fa-minor

[fa-minor]

The Nigatsu-do Hall, Nara, by Kawase Hasui, 1934

[fa-minor]

*листаю архивы

25 февр. 2017

Бессмысленно листаю книгу, и это отвратительно. Должна была навестить друга, но тогда бы усилилось чувство одиночества, сегодня особенно пронзительное и болезненное. К тому же поневоле весь день была неискренней, и это вконец мне всё отравило.

Строю планы. Приглашаю всех людей участвовать в моих планах, которые пока что могут быть полезными для моих планов. Не буду упрямиться. Упрямлюсь лишь по отношению к себе, намеренно не осуществляя задуманное уже второй день. Не справляюсь с тревогами и гибну.

Ночью сидеть с матерью в обнимку - бесконечное, спасительное счастье. Спокойно, как и необходимо. Но уже слишком спокойно, теперь моё нутро требует беспокойства. Без усилий его нахожу.

Смогу я сегодня уснуть?

[fa-minor]

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия! (1) Так и посту­пай, мой Луци­лий! Отво­юй себя для себя само­го, бере­ги и копи вре­мя, кото­рое преж­де у тебя отни­ма­ли или кра­ли, кото­рое зря про­хо­ди­ло. Сам убедись в том, что я пишу прав­ду: часть вре­ме­ни у нас отби­ра­ют силой, часть похи­ща­ют, часть уте­ка­ет впу­стую. Но позор­нее всех поте­ря по нашей соб­ст­вен­ной небреж­но­сти. Вглядись-ка при­сталь­ней: ведь наи­боль­шую часть жиз­ни тра­тим мы на дур­ные дела, нема­лую — на без­де­лье, и всю жизнь — не на те дела, что нуж­но. (2) Ука­жешь ли ты мне тако­го, кто ценил бы вре­мя, кто знал бы, чего сто­ит день, кто пони­мал бы, что уми­ра­ет с каж­дым часом? В том-то и беда наша, что смерть мы видим впе­реди; а бо́льшая часть ее у нас за пле­ча­ми, — ведь сколь­ко лет жиз­ни мину­ло, все при­над­ле­жат смер­ти. Посту­пай же так, мой Луци­лий, как ты мне пишешь: не упус­кай ни часу. Удер­жишь в руках сего­дняш­ний день — мень­ше будешь зави­сеть от зав­траш­не­го. Не то, пока будешь откла­ды­вать, вся жизнь и про­мчит­ся. (3) Все у нас, Луци­лий, чужое, одно лишь вре­мя наше. Толь­ко вре­мя, усколь­заю­щее и теку­чее, дала нам во вла­де­нье при­ро­да, но и его кто хочет, тот и отни­ма­ет. Смерт­ные же глу­пы: полу­чив что-нибудь ничтож­ное, деше­вое и навер­ня­ка лег­ко воз­ме­сти­мое, они поз­во­ля­ют предъ­яв­лять себе счет; а вот те, кому уде­ли­ли вре­мя, не счи­та­ют себя долж­ни­ка­ми, хотя един­ст­вен­но вре­ме­ни и не воз­вра­тит даже знаю­щий бла­го­дар­ность.

Сенека. Нравственные письма к Луцилию 

[fa-minor]

#еслиутебяестьвремя Отвоюй себя для себя самого <...> Это Сенека так писал своему другу Луцилию. Следующим постом я приведу его письмо полностью, ибо достойно не только прочтения, но и всего вашего внимания и времени. А пока я напишу своё, упиваясь честностью, правдивостью и искренностью излагаемого, отчего оно тоже должно заслужить звания достойного. Только вот адресовать его кому — хз. Мои посты слишком редки для всех событий, которые происходят у меня в жизни, поэтому уместить здесь что-то информативное снова не представляется возможным. Больше скажу, мои посты настолько редкие, что еженедельного веломероприятия под названием "Чиловый четверг", которое должно было стать главной темой этого поста, уже и не существует. Просто представьте себе, как каждый четверг велолюбители Москвы собирались, объезжали город, чилили, знакомились и радовались жизни. И вот после одного такого Чилчетверга, уже в ночь на пятницу, Рома, Лёша, Дима и я засиделись в пиццерии, а потом Рома сломал себе зуб. Он въехал со всей дури в бордюр и сломал себе зуб. Не уверена, сделал ли он это специально, потому что он разбил ещё губу, подбородок, повредил связки на руке, не считая всяких ссадин. Рома, ты уж прости за иронию. Вызвали скорую, так, на всякий случай. А потом ещё такси, в котором мы нуждались уже однозначно. Это всё происходило не быстро, и только в 2 ночи мы отправили Рому домой, в целости и сохранности, не считая 32-го зуба. С Димой мы тоже попрощались, потому что он живёт вот тут, за углом, а вот мой дом, если вы ещё не знаете, находится в 50 км от Москвы. Ну и у Лёши где-то так же. Электрички закончились час назад, тема такси снова всплыла, и я категорически ответила: нет, едем на велах. К чему же нам ещё велы? Лёша, конечно, согласился с моим ответом, потому что Лёша полностью и бесповоротно поддерживает мою позицию "carpe diem". А не потому, что он поспал, отдохнул и прекрасно себя чувствует. Нет, мы совершенно не были готовы к ночному заезду на пятьдесят километров. Уставшие и разбитые, мы знали, что не поспим ещё сутки. И что работу с утра никто не отменил и тренировку после неё тоже. Но Лёша уже прокручивал в голове маршрут, а я вдыхала тёплый ночной воздух и ощущала красоту. Было тяжко. Улицы были безлюдны, машины проезжали редко, и скорость была под 30 км/ч. Мышцы за вечер забились, ноги ныли, и на апхилах я поднималась одной силой воли. Но кто ещё не знаком с нашим с братом девизом, "сдох — продолжай", и это есть весь секрет непрерывных тренировок, силы и упорства. И плюс я себе японский рок включила, а в нём всегда есть нечто весьма непокорное и упрямое, если вы понимаете, о чём я. Перед самым рассветом мы проезжали лес с обеих сторон дороги. От него повеяло влажностью и прохладой, и они вызвали у меня мурашки. Музыка в наушниках давно затихла, и в ушах свистел ветер. Пахло костром и зеленью, а небо было совершенно бирюзовым (!). Тёмные силуэты крон деревьев на его фоне рисовали разные образы, у которых не было ни чётких контуров, ни формы, они были завуалированы и многозначны, заключая в себе тайну и тем самым очаровывая, как грамотное произведение искусства. Не могу умолчать, что я чувствовала себя донельзя счастливой и невольно улыбалась. И у меня было только ��дно желание: чтобы этот лес не кончался и небо чтобы бирюзовым оставалось, чтобы рассвет продлился чуть дольше обычного и, если уж совсем невозможного желать, чтобы время приостановилось. Но мы мчали на той скорости, с какой, казалось бы, мчатся в край, где красота вечно остаётся нетленной, а жизнь — первозданной и ослепительной, а на деле — ускользали от этого всего, и они тоже — жизнь, молодость, люди — ускользали от нас, и мы (осмелюсь полагать, что и мысли Лёши были подобны этим), не способные их удержать, слепо надеялись, что, когда придёт время, с таким же щедрым смирением сможем принять неотвратимое. Приехали мы в 4 утра. От непрерывного, но мягкого ветра наши черты лица словно бы изменились, покосились, а глаза были красными-красными и спать хотелось так, что хо��ь прям тут, у подъезда засыпай. А вот на душе было невообразимо красиво, и в силу своей редкости, это было куда важнее всего остального. Всё-таки это письмо достойно адресации. Я бы написала что-то подобное... внукам, например: Не ждите чувства готовности. Как вы уже знаете, никто никогда не готов к чему-либо в полной мере. Не доверяйте усталости. Не доверяйте мысли, что можете не выдержать. Пусть уставшие, пусть еле живые, но принимайте вызов ситуации, вызов жизни, насладитесь этим, ЗАЦЕНИТЕ это, потому как: всё равно придём к тому, к чему, как мы любим себя убеждать, придём совсем не скоро. А ведь как придём, отдых нам гарантирован. И вот тут бы закончить столь уместным выражением "memento mori". Но я скажу по-другому. Светло, тихо и торжественно: Лови этот день. Просто поймай этот час, эту минуту, эту секунду, вот эту волну времени, оно ведь твоё. Отвоюй, короче, себя — для Себя самого.

[fa-minor]

#вниманиемногобукв

Дайте человеку цель, ради которой стоит жить и он сможет выжить в любой ситуации. Гёте

Вот так случилось, что в моей жизни опять всё круто повернулось, и я уже третий месяц добросовестно провожу свои дни в офисе. Я сказала брату, что мне с тех пор тревожно, но он ответил, что это нормально, и офисная тревога может длиться полгода, а может и до конца офисных дней. Тогда я успокоилась и тревоги словно и не было, или я стала тревожиться надлежащим образом.

Я больше не тренируюсь 40 часов в сутки. Половину из них я неподвижно сижу и верстаю книги. Периодически встаю и куда-то иду, и тогда в офисной тишине раздаётся хруст моих костей и суставов, и даже уже сложился определённый порядок: колени, бедро, иногда оба бедра, потом поясница, какое-нибудь плечо, редко локоть, а по инерции дохрустываю наклонами головы и пальцами рук. Но до человеческих костей никогда никому нет дела, да и весь отдел без того знает, что я самый что ни на есть спортсмен (нет).

2018-й скоро заканчивается, и я что-нибудь о нём хочу сказать, потому что в нужный момент я опять опоздаю. 2018-й мой самый короткий год в жизни, настолько он был насыщенным. А таким он может быть, если ты вынужден выживать. Да, так это называется, если быть точным. Ведь в 2018-м у меня было всё, кроме денег.

Я была самым свободным художником, которого вы себе можете представить. Кто-то даже подметил, что это СТИЛЬНО, но это нисколько меня не утешило. "Со стороны виднее" - хуже выражения не придумаешь. Никому со стороны не было видно, что у меня нет денег просто купить еды, если, например, не вовремя проголодался. Можно было подумать, что моей воле нет равных, так строго я сижу на диете. Но это последнее, на чём я могу сидеть. Выпить кофе или чай, чтобы согреться, к примеру - это тоже было делом совестным. Нельзя вообще тратить ни на что, ни на какие прихоти и даже не прихоти, если ты живёшь на пять штук в месяц. На пять штук в месяц в Москве. После такого можно многое начать понимать и ещё больше - не понимать, но об этом я ещё скажу.

Однажды даже случилось так, что у меня не оказалось 66 рублей, чтобы сесть на электричку. Я просто стояла посреди дороги, и мне было пусто (в обоих смыслах). Как я выкрутилась, история умалчивает.

В остальные дни у меня были только эти 66 рублей, рюкзак и велик. Поэтому позволить себе выпить где-то кофе тоже не было возможности, как я уже имела честь. Но однажды за мной увязался один мужчина, тоже на веле, и предложил мне выпить кофе. Хотя был день, от него несло вином и чем-то покрепче, и мне было неприятно от мысли, что при случае он в меня въедет (буквально). Но по вышеназванной причине от кофе я не отказалась, более того, мы быстро расстались, потому что потом он действительно въехал, только не в меня, а в траву, и порвал себе сандалию. Это конец истории. Я очень хотела кофе и ничего больше. Это я к тому, что космос работает. Ведь мысль материальна и всё такое.

Вы можете подумать, что я всё это время не работала, но я работала. Просто это была не прибыльная работа. Очень не прибыльная, как вы поняли. Но зато она позволяла заниматься почти сутками спортом, а так как мои цели в нём были всеобъемлющи, меня всё устраивало. Теперь я гордо могу заявить, что прогресс весьма впечатляющий, и вы всегда можете его наблюдать в моём инстаграме. Нет, это не реклама.

Напоследок, дабы закрепить насыщенный 2018-й, ко мне пришла любовь. Мы познакомились в известном всем тиндере, и хочу сказать, что там, хоть и весьма редко, но встречаются замечательные люди. И как свидетельство, я и сама замечательная, только если вам не посчастливилось знать мой "несносный характер", как говорят люди. Моей любви, которая приехала из самой Сибири на меня посмотреть, ПОСЧАСТЛИВИЛОСЬ, поэтому она уехала обратно в Сибирь. Так сложилось, что мои любови уезжают от меня куда подальше, и из них можно составить целый город.

У меня выработался иммунитет на подобные дела - меня просто клонит в сон. Спасибо тому, кто придумал сон. Я перестаю думать о деньгах, о любовях и прочем человеческом. К тому же во сне все равны и характер у всех вполне сносный. И полагается думать, во сне ты собираешься, очищаешься, упорядочиваешься, оседаешь, короче, на дно, как примесь в бутылке. Никто и ничто не смотрит в твою бездну (которой-то уже и нет, ты же осел) и ты никуда не смотришь, и даже не подозреваешь, что сейчас ты поистине одинок. Это всё дико смахивает на смерть, которой "не дано насладиться даже богу". Это Генри Миллер сказал, и однозначно он имел в виду что-то утешительное. Конечно же ему не дано, богам и смерти ничего не дано делать вместе, тем более наслаждаться друг другом. Так что сон - это такая вот комфортабельная мини-смерть, которой только мы и способны насладиться. И что ещё примечательнее, ВОСКРЕСНУТЬ после такого наслаждения. Ну что может быть круче способности заново рождаться каждый день?

23.12.18

[fa-minor]

Так вот, К. и господин N.

Пора уже раскрыть этого К., он у меня частый гость в заметках, да и самой мне поднадоело называть Андрея буквой К.

Он был слишком неприметным в моей жизни для обозначения его именем, но с недавних пор заслужил. У него есть страница ВК, но я не буду давать ссылку, она настолько фейковая, что даже буква К. вместо его имени выглядит правдивее.

Когда-то Андрей учился в МГУ на историческом факультете, а потом перестал. В этом году он собирается поступать снова и уже сдал какой-то экзамен. Если не ошибаюсь, по немецкому. Да, когда-то он успел пожить в Германии и выучить немецкий. Когда-то он даже был женат, но уже в России. И это было до того, как мы познакомились когда-то.

"Когда-то" очень хорошо описывает Андрея, потому как у него всё происходит когда-то. Но вы не подумайте чего, он мой ровесник, если не младше, а мне двадцать пять. Просто у него дар искажать время, подобно [id1251399|Ви], у которой талант к талантам, или [id25774880|Ане], у которой способность бесконечно откладывать усталость. Даже когда он рядом и сейчас, мне кажется, что он где-то не здесь, но однозначно когда-то был.

О господине N. такого не скажешь. Если помните*, я ощущала его так хорошо, что в какой-то момент перестала ощущать себя. Я даже подумала, что мне передался дар Андрея, и я где-то не здесь. N. тогда рассказывал о своём свободном времени и упомянул Ромена Гари, который, кстати, очень мне потом понравился.

"Вся жизнь впереди" - первая из списка** книга, которую я прочитала сразу дважды. Намного позже, после нашей единственной и последней встречи, мне пришло в голову поделиться с N. этим, впечатлениями то есть. Это придёт в голову любому, кого природа не пожалела и создала чувствительным.

Чувствительность всё портит. Даже если ты последний стесняша, она заставляет тебя выглядеть смелым и откровенным, как раз таким, чтобы вредить чьему-нибудь комфорту.

Как вы поняли, это было совсем некстати для возносящего комфорт. Более того, идеальные люди на то и идеальны, чтобы не получать от них ответа. Ты-то не идеален, а неравенство вроде как никто не любит.

Господин N. не ответил, но не думаю, что в подтверждение моих мыслей. Я вообще не знаю, что думать, потому что потом он окончательно отвернулся, отписался от всех страниц, да и вообще как-то напакостил моей чувствительности. Так ей и надо.

Андрей тоже чувствительный, поэтому нам комфортно. Вместе мы такие чувствительные, что общаемся на уровне вздохов и взглядов, прямо как в кино. Достаточно повести бровью или побледнеть, чтобы заслужить внимание и завести разговор. Можно даже ничего не договаривать и быть уверенным, что за тебя додумают так, как ты хотел. В этом есть привкус театральности, и от этого начинаешь острее ощущать жизнь. Но острые ощущения, как известно, тоже надоедают, и это единственная причина, по которой мы так редко видимся.

В блокноте андроида у меня сохранён какой-то Альберто Моравиа. Он писал, что всё создано от скуки. Мол, бог создал землю, небо, воду и пр. от скуки. Ной создал вино от скуки, империи создавались от скуки и Америку тоже от скуки открыли. Что ещё произошло от скуки, Альберто не дописал, потому как сам заскучал.

Но я вот точно не от скуки это всё пишу и не от тоски, как то бывало. Оно имеет место быть, это удивительные люди, настроения и такие штуки, которые я обязательно хочу помнить. #точтолегкозабываетсяввидуегомалойценности. То, что бесполезно и всё равно необходимо. Прямо как искусство.

* #упражнениявславословии

** https://vk.com/note3881057_11645812

[fa-minor]

Ви - значит Василина Как-то я пристрастилась к цирковому кольцу. Позже - к силовой акробатике, но об этом я ещё расскажу. Так вот, "как-то" - это в ноябре две тысячи семнадцатого. По совету своего тренера по растяжке я пришла в Шпагатру и встретила там девочку Василину. Мы потянули с ней спину, и она сказала: "Ты классно тянешь спину! Приходи ко мне, будем тянуться дома и бесплатно". Разумеется, меня пленило последнее слово. Ведь аренда зала стоит пятьсот рублей, а для свободного художника, как я, это целое состояние. Не задумываясь, я ответила, что приду. С тех пор мы встречаемся один или два раза в неделю и добросовестно тянем спину. Иногда мы добираемся и до ног, а совсем редко - до прокачки мыщц. Тогда на следующий день от Ви приходит сообщение, что всё ноет. Ви - так для простоты называют Василину иностранцы - как складной нож со множеством функций. Ви свободно говорит на четырёх языках. Ещё на четырёх - почти свободно. Ви много читает на этих самых языках и в литературе она отличный гид. Ви здорово рисует. Ви пишет диссертацию на тему "*непонятная тема" и ездит на конференции в разные страны и города. Ви - химик. Она работает в какой-то лаборатории, по моим представлениям, где производят мет. И ещё готовит школьников к сдаче ЕГЭ. Однажды я пришла к ней, когда она давала урок по скайпу. Я тогда думала о том, что в своё время мне не посчастливилось иметь репетитора как Ви. Ви много путешествует, и её интересно послушать. Папа Ви - кореец, оттого у неё потрясающе няшные глаза. Но аниме она не смотрит, при этом в японском делает уверенные шаги. Ви очень смелая, не потому, что не боится, а потому, что умеет преодолевать страх. Это делает её очень привлекательной. Об этом хорошо сказал Кьеркегор: "Страх предельно красив в соединении с преодолевающей его энергией". И вот, ко всему этому добавляю, что Ви увлекается воздушным кольцом и эквилибром. Для этого нужна очень гибкая спина, поэтому мы её и тянем. И прогресс у нас замечательный. То есть он настолько хорош, что я сама его признаю. Смотрю на него в инсте и радуюсь, как полагается. Но честно, в самом процессе растяжки радости мало. У нас не бывает отмен, ибо "нет настроения", "я перетянул", "у меня травма", "сегодня ничего не тянется", "мне нужен отдых", - это всё у нас не работает. Даже "я болею" не работает, только если у тебя не температура 39.9. Мы тянемся, когда всё прекрасно, и тянемся, когда нет. Мы тянемся через боль, страдания и уныние, если вдруг поддался. И когда плохо спал, когда тебя бросили, когда уволили и когда "некуда жить" - тоже тянемся. И у меня нет секр��тов, как мы это делаем. Мы просто делаем. И для этого не нужен талант. И нет, здоровых нет. У каждого целенаправленного гимнаста и танцора всегда и везде что-то болит. Привожу в пример диалог с Ви на следующий день после растяжки спины: - Как твоя спина? - Кстати, нормально. То есть болит, но той болью, которая всегда есть и которую не замечаю, пока о ней не спросят. Хороший ответ, мне понравился. И он мой собственный. Просто я ответила так неосознанно. Вообще лучше не осознавать ничего лишний раз. Это зачастую кончается печалью - такой вот у меня склад. К примеру, осознав, к чему я пишу, признаюсь, что это не пост мотивации. Раз уж мои записи окончательно превращаются во что-то дневниковое, то есть в то, что не ��ретендует быть кем-то прочитанным, я публикую что-то, что отвлечёт от мысли, как тоскливо может житься на этом свете. Толстой говорил, что когда всё представляется в мрачном свете, не нужно себе верить, как ты не веришь себе, когда пьян. Я уже так долго себе не верю, что забываю, что это слово вообще значит. Когда я думаю об этом, я судорожно ищу подходящую музыку. Потому что Курт Кобейн говорил, что с подходящей музыкой всё можно пережить. Когда не веришь себе, веришь в то, что говорят другие. Ви не требует от меня, чтобы я стала другой, и я охотно ей верю, к тому же она самый искренний человек, которого я знаю. В моей жизни уже был слишком искренний человек; он был настолько искренним, что это начинало его портить. А у Ви всё как надо. Поэтому когда она говорит, я ей верю, особенно когда не понимаю. Это хорошо, потому что как кто-то говорил, если бы люди поняли друг друга, они бы никогда не смогли поладить.

[fa-minor]

- Ты забрал свою мед. книжку? - Нет, они её потеряли. Прошло уже три месяца. - Почему ты не забрал её раньше? - Не было времени, - ответил К., который никогда не знает, чем себя занять, и сам же посмеялся над своим ответом, правда я его в этом опередила. Да, это тот самый К., который уже не в первый раз фигурирует в моих заметках и делает это не зря. Прошло только три месяца, и вот он сидит передо мной, такой же худощавый, бледный и растерянный - качество, которое стало его миром и, возможно, даже его сутью, - сидит и непомерно меня веселит, а после - внимательно слушает. Вот что я ему поведала: "Я встретила человека, истинно меня впечатлившего, восхитившего и пленившего. Человека, встретить которого я потеряла всяческую надежду и в момент обрела вновь. Этого было достаточно, чтобы не иметь с ним более связи и помнить встречу как отрезвляющий сон, а его участника как последним из утончённых." Здесь К. слегка удивился, ничего не сказал, потом нахмурился и внимал мне теперь совершенно. "От него веяло... комфортом. И как он сам выразился, это единственное ощущение, которого бы он никогда не хотел терять в жизни, и хочу добавить, в общении со мной он особенно его не терял. Он говорил не много, но точно, просто и ёмко. Он наделял лёгкостью и воздухом всё, что угодно, даже самую сложную мысль. Вопросы он задавал разумно, и это делало его жестоко проницательным. Его способность всюду чувствовать себя как дома и с одинаковой тонкостью говорить о вечном и о погоде, его всеобъемлющая любознательность и наблюдательность приговорили его к широте мысли и обрекли на разносторонность. На секунду я ощутила даже жалость к нему - ведь он нигде не сможет остаться незамеченным, в стороне. Второе слово, его характеризующее - контроль. Но не тот скучный, занудный, неумолимый контроль скрупулёзных, или мнительных, или одержимых собой, а контроль, примирённый с комфортом. Я не знаю, как это ему удалось, у меня сжимается сердце, когда представляю эту чудовищную работу над собой и эту чудесную свободу воли. И вот ещё что. Ясный взгляд. Ты хоть раз использовал или слышал это выражение в жизни? Только в романах так пишут, про некий ясный взгляд, про который впоследствии ничего не ясно. И тут ты встречаешь этого господина N. и думаешь: "Какой ясный взгляд!" Что касается одежды, стиля и дорогого парфюма, который я заслышала лишь раз - приятный, грамотно подобранный, едва уловимый аромат, какой, я считаю, должен иметь со вкусом человек, - так же были безупречны и одновременно нисколько не акцентировали на себе внимание, как то бывает у добросовестно следующих моде, но не очень талантливых в этом молодых людей. Одним словом... он был абсолютно комфортен." Выслушивающий всё это К. выдохнул. Мы обменялись улыбками. Кстати говоря, сам К. не менее примечателен, хотя бы тем, что как К. не умеет слушать никто. Он спросил меня, строг ли мой отец. Пришла моя очередь сделать удивлённое лицо. Вероятно, он провёл параллель между влиянием на меня моего родителя и моим желанием видеть в людях определённые качества. Догадка верная, castis omnia casta. Но это не совсем так. Мой отец строг, но не той известной строгостью отца, он сам по себе человек строгий без притворства. Независим и спокоен перед игрой случая, предельно нестрастен и предельно приветлив, умеет ко всякому приладиться, при этом внушает глубочайшее почтение. Неколебимо пребывает в том, что обдумано и решено. Трезв во всём и устойчив. Без принижения мне ничего из этого не досталось. К. замолчал и задумался. Оглядев весьма дорогое, всемерно претендующее на уют, но, по до сих пор загадочным мне причинам, неуютное кафе*, я вернулась мыслями к господину N. и продолжила: "Допускаю, что идеализирую, но если бы он не имел недостатков, то не содержал бы в себе столько гармонии. Я даже припоминаю сколько-то фальши в его речи... Уверена, этот человек хорошо знаком с понятием "мера" и очень хорошо с "любовью к себе". И я не сказала самого главного. Ему двадцать четыре года. Чёрт возьми, двадцать четыре года! Нет, я однозначно стала жертвой ослепления! Слишком молодой, слишком подлинный, слишком удивительный, но слишком современный, чтобы характеризовать его человеком не из нашего века. У меня всё." К. оставалось усмехнуться, и он это сделал. И будь то сделано в выдуманном рассказе, он бы непременно добавил: Продолжение следует * "OMG!Coffee", ул. Старая Басманная, 6, стр. 3

[fa-minor]

Я не знаю, кто ввел меня в этот мир, ни что это за мир, ни кто я такой. Я невежествен во всем. Не знаю, что такое мое тело, мои чувства, моя душа, ни даже та часть меня, которая придумывает то, что я говорю, размышляет обо всём и о самой себе, но знает себя не лучше всего остального. Вижу пугающие просторы Вселенной вокруг себя, а я привязан к одному уголку этого широчайшего пространства и не знаю, почему нахожусь в этом месте, а не в другом. Не знаю и того, почему отпущенный мне краткий срок должен прожить именно в этот, а не в другой отрезок вечности, которая была до меня и останется после меня. Вижу бесконечности со всех сторон; они окружают меня как песчинку, как тень, которая появляется на миг и больше не возвращается. Я знаю лишь то, что должен умереть, но меньше всего знаю о смерти, которой не могу избежать.

Блез Паскаль. Мысли

[fa-minor]

Пусть я и опоздал, но ведь я уже тут. Франц Кафка

Друзья. Чувствую, писать длинно и после досадовать на это мне невмочь, ведь и без того досадую, что сей текст уже не будет обозначен тридцать первым числом, потому как последние часы две тысячи семнадцатого мы слушали рэпчик. Да, тридцать первого, в десять вечера мы улеглись на персидском ковре напротив акустических колонок, включили рэпчик и не наугад - у нас всё по правилам искусства - а клёвый рэпчик, и смотрели: на это зияние вечности позади и на другую беспредельность впереди.

В две тысячи восемнадцатый я пришла кратчайшим путём, то есть самым здравым образом. С той же сладкой неразберихой в душе, блаженной и бредовой, но определённо безвредной, с нежностью к своей судьбе. С теми же устремлениями к невозможному и по возможности с бдительностью к его ценности. Как-то прямо сейчас я ничего не боюсь, стою на равной ноге со вселенною и желаю тебе:

тоже ничего не бояться. А лучше бояться страха испугаться и делать, что задумал. Никто не знает, как оставаться собой, когда следует, или как восставать со дна, или как быть с болью. С последним пусть поможет эпикурово: переносимо и не вечно. Верить во что-то бесповоротно и до глубины души, не предусматривать неудачи и признавать поражение, когда терпишь. Будучи только твоим поражением, оно сделает тебя искренним, свободным и разумеющим, что ты, по большому счёту, непобедим. Вступай в борьбу снова, чтобы оставаться таким, каким желаешь себя видеть. Людей прощай и люби/выноси, потому как мы созданы друг для друга. Да и вообще, будь добрым. Будешь таким, "тебе следует бояться смерти, ибо ты никогда не умрёшь".

Опять это всё звучит как-то назидательно, словно мне не двадцать пять, а двести двадцать пять. К тому же оно может оказаться неуместным при столь непостоянной системе ценностей. Однако я лишь делюсь тем, на что обратил моё внимание прошедший год, если речь заходит об итогах, и желаю редкого и достойного в следующем, когда требуется обозначить завершённость (на которую я так редко претендую), а значит, начало.

С новым началом, друзья, с новым, две тысячи восемнадцатым годом.

А того, кто всё же не удовлетворится прочитанным, прошу вспомнить для утешения, что впереди 365 дней, чтобы затмить мною сказанное во много раз лучшими, поистине великими деяниями. Прощай и защищай свои желания всеусердно,

со всей искренностью, Ф. Минор

01.01.2018

[fa-minor]

19.02.2017

Vitae sal — amicitia

Начну с приложений. В них две песни и фотография. Песни играли у меня, когда возвращалась домой с платформы. А фотография послужит иллюстрацией к последующему тексту. Вчера я совершила дерзость — по отношению к своему здоровью — и даже восхитилась ею. Наперекор своему заложенному носу, я поехала на встречу с А. и П., с которым вероятность встретиться лишний раз крайне мала. И встречу стоило бы расписать самому П., с его риторическим эффектом, с тем чтобы закрепить в истории этакий вечер и однажды почерпнуть из него утешение в виде смеха. С П. мы не виделись год, и встреча с ним вызвала у меня беспокойство. Дружба наша, хоть и с нерушимой основой, но заглушённая годовой обыденностью, нуждалась в новом проявлении, и порождение этого проявления требовало времени. Видимо, П. это понимал и бесцельно назначил местом встречи Макдак, где через столько-то времени мне и стала ясна причина подобного беспокойства. Последнее, что мы посетили, был "Циферблат" на Покровке. У меня есть привычка вызывать, якобы невольно, неприметные впечатления, дабы затмить сильные. Оттого я помню крайне незначительные детали. К примеру, о лицах. Среди весёлых лиц помню одно, которое было не весело — особенность героя французского романа. Мне хотелось называть его "господин Жакаль". Помню молодых, аккуратных, хорошо одетых юношей со скрипками и флейтами, которые никак не переставали играть. Это эффективно проявляло творческую и благодетельную силу антикафе. Остальные персонажи вызывали не меньшее любопытство, но без размышлений могу сказать, что кроме своей красоты и безнадёжности ничего во мне не оставили. Узость пространства позволяла ощутить все претензии на уникальность и неповторимость каждой личности, и, без сомнения, они имели место быть. К слову о фотографии. В ней есть смутная фальшь — она слабо отражает наше безудержное веселье. Вечером была прогулка. Потом чтение. Потом сон. Проснувшись сегодня, я поняла, что в теле та же слабость, а в носу та же непокорность. Хуже мне не стало. Ведь как может стать хуже, когда всем своим существом ощутил эту полезную и радостную жизнь, верно?

[fa-minor]

Прощаю грех возникновения последующих мыслей и их неспособность завершиться. Впрочем, возникают-то они беспрестанно, но материализовать их считаю непозволительным до определённого времени. Вот к примеру. Последнее, что меня тронуло, воспроизведено девятнадцатого февраля, и намекаю я на такую сильную вещь как дружба. На этот раз я ничего о ней не скажу, а просто прибавлю к ней суффикс "-escent". И пусть эпиграф к послеприведённому тексту как-то его объяснит. "Написанное передаёт лишь часть случившегося, потому что слова приходят и живут тогда, когда ты выше себя - или ниже." Э. Чоран В одну ноябрьскую ночь того же числа, когда, три года назад, мне показалось, что я чуть лучше стала понимать эту жизнь, мы наконец увиделись с К. У нас было очень мало времени, так мало, что мы встретились, проводили друг друга до метро и разъехались. Удивительно, но мне хватило удостовериться, что К. работает всё там же и что в его рюкзаке всё так же лежит билет в Южную Корею, чтобы не видеться с ним ещё год. Когда мы прощались, я окончательно осознала, что мы безупречное трио - К., я и Время, которое мы убиваем, и которое нам отвечает тем же. Убийцы всегда хорошо ладят, или мне приятнее так думать. Я оставлю эту часть заметки такой же бессмысленной и отрывистой, какой была наша встреча. revid. Занятнее попытки общения с Р. Если с К. мы знакомы второй год, то с Р. это была первая встреча, и то была зияющая бездна между двумя людьми. Какие-то мы были не такие, не способные совпасть, слишком далёкие друг от друга, но при этом очень близкие, и это было трудно понять. Вероятно, чувство, которое мной владело и отстраняло от мира, жило и в нём, в намного меньшей мере, но всё же недостаточной, чтобы не терять равновесие нашего взаимопонимания. ̶О̶д̶н̶а̶к̶о̶ ̶о̶п̶т̶и̶к̶о̶-̶в̶о̶л̶о̶к̶о̶н̶н̶ы̶й̶ ̶п̶р̶о̶е̶к̶т̶о̶р̶ ̶з̶в̶ё̶з̶д̶н̶о̶г̶о̶ ̶н̶е̶б̶а̶ ̶с̶д̶е̶л̶а̶л̶ ̶н̶а̶ш̶е̶ ̶о̶б̶щ̶е̶н̶и̶е̶ ̶с̶ ̶Р̶.̶ ̶в̶ ̶б̶у̶д̶у̶щ̶е̶м̶ ̶п̶р̶о̶с̶т̶ы̶м̶ ̶и̶ ̶п̶о̶н̶я̶т̶н̶ы̶м̶.̶ Решено было посетить планетарий. Мы его посетили. Признаюсь, мне было очень хорошо. Восторг и утешение восполнили все пустые полости каждого чувства. Эта недостижимость, эта грандиозная затея, это неведомое и неподвластное, ощущение огромного, безмерного превосходства и бесконечности. Это будоражило и волновало до одури. Столько звёзд было озарили мне душу, а я так ничего и не сказала. К примеру, что спасение было угрожающе близко, а оно таковым бывает, лишь когда осознаёшь свою ничтожность. Сколько маленьких потрясений, подобные откровениям, во мне остались, а я поделилась лишь чем-то поверхностым, отрывочным, бессодержательным. С таким сроком человеческой жизни грех молчать лишний раз, хотя и восхваляют прежде всего тишину, а в ней очень мало смысла, когда она порождена из нежелания говорить, а не из неспособности сказать. Запас скептицизма, как средство отрезвления, становится сомнительным, если забыть, что мы не предназначены для вечности. Пьянящая иллюзия, что будем поняты по нашему молчанию и его мнимой глубине - этот вывих ума лучше вправить сразу и извлечь пользу из идеи о несущественности всего: сказать мысль и наблюдать, как она совершенно меняет свои формы и оказывает совершенно иное воздействие на другого - к подобному относиться уже не так категорично. И не стыдиться после осознания своей ничтожности и мысли о всеобъемлющей несущественности своего бессилия. Не так давно в моей жизни появились ещё N. и N. Они, по идее, являлись главными героями этой заметки, но их перечеркнула Аня. Она недавно приезжала и, как обычно, вдохнула жизнь во всех выдохшихся. Они, хотя бы на время, преобразились, нашли своё "спасение" без излишнего саморазрушения, нравственных пыток, внутренних драм и выбрались из тоски. Аня уставать не умеет. А если устаёт, она просто отдаляет момент прихода усталости до бесконечности. Отсюда и непокорность, иммунитет к самоедству и к отсутствию будущего. Она горяча, динамична, быстра, полна проектов и заражена возможностями. Оттого чувства греха в ней не имеется, и все её боги, если они есть, равны. Аня и меня встряхнула - пресекла мои глобальные мысли, от которых терялся интерес к тому, к чему положено его иметь. Воспользовавшись случаем, вероятно, я пишу это всё. И с поостывшим вдохновением, b.f., заканчиваю.

10.12.2017

[fa-minor]

из дневников 

30.04.2014

Как вы все знаете, число тридцатое апреля примечательно тем, что является международным днём джаза, впервые который прошёл совсем недавно, а именно в две тысячи двенадцатом году с целью, цитирую, «повышения степени информированности международной общественности о джазе как о силе, содействующей миру, единству, диалогу и расширению контактов между людьми».

И цель эта, хочу сказать, оправдалась, ибо в этот день контакты и диалоги наши действительно расширились. Мы познакомились с Никитой. Не то, чтобы мы не были знакомы ранее, но вот так случилось, что мы познакомились снова. Вот,  к примеру, Настя говорила, что Никита замкнутый, но мы с Айдай узнали, что это не совсем так, и он очень даже открыт. Настолько открыт, насколько ты хочешь, чтобы Никита был открыт. А именно двадцать четыре часа в сутки. Двад��ать четыре часа он ходил открытым и ни разу не закрылся. Ещё Айдай сказала, что он похож на кота. А он действительно похож на кота. А ещё в последующие дни мы осознали, что он вылитый Джон Траволта.

Пожалуй, много слов о некоем Никите. Увы, мне плохо запоминаются события, но лиц, участвующих в них не удаётся забыть никогда. Посему ниже я приведу здесь ещё и диалог с Никитой, правда, довольно бессмысленный.

К слову, вечер начался с вручения подарков, по крайне мере для меня. Я встретила эту компанию вечером, в "Граблях" на Новокузнецкой, и Настя вручила Айдай Миллера, а мне - Бёрджесса. Миллера я читала, иначе бы он достался мне.

- Ты читала Миллера? - Да. - Зачем тебе тогда книга? - Чтобы была. Дело в том, что Настя часто делает такие подарки, пришлось собирать серию. А вообще, я люблю Миллера. Мне нравится его ирония. - Ирония?! Ты ничего в нём не поняла.

Таков был диалог с Никитой, уже будучи в джаз-клубе "Эссе". Я пожала плечами, несмотря на убедительность тона последнего речения, который этой самой убедительностью мог бы вызвать глубокое замешательство. У Миллера великолепная ирония, и без неё он Миллером не будет.

Айдай попросила запечатлеть этот вечер в общих чертах. Но, право, описывать подобные вечера в общих чертах не стоит, ибо, во-первых, я мало что помню, а что помню, как видите, не столь интересно; во-вторых, этот вечер был замечателен мелочами, а общие черты не способны передать эти замечательные мелочи и, в-третьих, - музыка. И не просто музыка, а джаз-музыка. О ней слова напрасны вовсе. Однако.

Джаз. Всегда такой честный и своенравный, что ты невольно ему доверяешь. Он позволяет среди толпы оказаться наедине с самим собой и воздвигнуть приют прямо здесь. Он позволяет даже забыть о безобразной суете этого мира. Будучи откровенным и невинным, он заставляет быть откровенным и невинным тебя. И если ты встречаешься в эти минуты с кем-либо взглядом, ты обязательно улыбаешься, и тебе гарантирована понимающая улыбка в ответ. А так как мы часто встречались друг с другом взглядами, мы часто улыбались.

Непреложным фактом является то, что каждый из нас блаженствовал по-своему. К примеру, Айдай. Она мирно дремала. Да будет всем известно, она любит подремать при всяком удобном случае. Настя полусидела, наблюдая за оркестром, а умиротворённое и простветлённое лицо её выдавало, что остались в ней некие мысли, неведомо о чём и для чего, а, возможно, она даже не думала, а лишь ощущала, что думает. Никита временами рассказывал всякое. К примеру, о Хармсе. Он сам написал пару стихотворений и дал даже почитать.

Клуб мы покинули из последних, в три часа ночи. Помню дуновение ночной прохлады и, к моему сожалению, беззвёзное небо. Долгую прогулку и разговоры ни о чём. Дождливое утро и американский завтрак. В общем-то, это всё.

Полагаю, в тот вечер от нас требовалось лишь уметь жить и уметь смеяться. И покуда требования были выполнены, все были удовлетворены. Посему внимайте моральному поучению: смейтесь над суетой и суетящимися, не поддавайтесь убедительным тонам, слушайте джаз и улыбайтесь.

[fa-minor]

к М.К.

"...когда срабатывает как заведенный на всю жизнь механизм, когда ты в плоти ищешь забвение, забивая крылатое в себе, способное к порывам, когда выплевывает тебя на берег простыни, и ты дышишь бесполой амфибией, хватая воздух."

кажется, я созрела. созрела не только о себе напомнить и восполнить обещаний пустоту, но и перестать в очередной раз не замечать свою слабость к литературе и склонность возвеличивать и воодушевлять каждую мелочь. возвращаясь к началу, собственно, где и случился конец, мой слог должен окаменеть, стать словно бы застывшим, бесчувственным к чувствам, которые он будет описывать, и бессердечным к сердцам, которые его станут, если станут, читать, но, с прошедшим временем более значимым, более содержательным, дабы как-то оправдать свою столь же слабую в двадцать четыре года голову. да и как ей сбавить эту слабость, когда сломя её, несёшься подальше... подальше от этих мыслительных, без конца порождающих болезненные, извращённые метаморфозы, туманящих взгляды и расшатывающих убеждения способностей. чтобы снова затеряться в вечности разума и ощутить во всей полноте это универсальное одиночество - зачем мне быть ещё глупее? я сужу заземлённо, поэтому и нахожусь ближе к истине.

кажется, созрела. созрела тишина, которая была в начале, но не в конце. в последнем и звёздной ночи не было, и изредка проезжающей машины. и густого горного тумана, и воздуха, пропитанного людскими настроениями. и бесстрашного чёрного ворона тоже не было...

созрело. желание писать по делу, но не имею понятия, какое у меня к тебе дело. может, оно и лучше, что встреча наша никак не состоится - для подобного жанра реальность опасна. сейчас я открываю твоё сообщение, написанное 30 июня в 2.32 ночи и беру оттуда эпиграф. (считай, что всё, что последует за этим абзацем, перечёркнуто, т. к. написано до прочтения). тогда оно трогало меня своей непонятностью, своими поэтическими отголосками, ибо там, куда они вели, было что-то до боли знакомое, но всё же забытое, посему почти недоступное. сейчас же это заставляет сиять мои глаза настолько зримо, насколько невидимой была точка соприкосновения наших мироощущений. допускаю, что её могло не быть вовсе, но твои бережные сравнения и заслуживающие доверия метафоры, могущие преобразовать пространство меж строк в целый отдельный мир, опьяняют мою мысль, ясную и точную до этих пор, и заставляют меня отвечать таким страшным молчанием, что сама тишина внемлет. ибо тишина - это сосредоточенность, крайняя увлечённость, это согласие и внимание. ты очень чуток к Красоте, и она отвечает тебе тем же; эта осторожность трогает. в тебе тепло, особенно когда говоришь о холоде, особое очарование, когда речь о разочаровании, и если бы ты нёс в себе смерть, она была бы милосердной и поражала бы сначала те участки, которые позволили бы признать, что её присутствие весьма уместно, и смиренно отдаться тьме.

прозвучать может самонадеянно, но теперь я явственно вижу то самое кладбище, которые люди по неразумении зовут приятным садом. мне навсегда запомнилось это замечание о себе самом, но совсем не запомнилось, каков был мой ответ и что был напрасен, если был, - слишком не сообразны наши письма, им крайне сложно взаимодействовать, потому что ты - нечто дикое и безграничное, я же - лишь точка, где небо ценнее земли.

.................................cut.................................paste:

теперь мой любимый момент в письмах, момент откровенности. могу ли я ужиться с собой?.. смеёшься? невыносимо быть собой, когда ты не тот, кем хотел стать, которым Я ты себя обозначил. да, я говорю об отчаянии - смертельной болезни. и самое ужасное - это его ироничное определение "смертельный", потому что оно не разрушает нас, а является снова и снова, хотя Лафонтен (опять он) упоминал, что предел его там, где его больше нет. мы оба знаем, что он имел в виду, и пока не достигли предела, пожелаем себе не забрасывать попытки смирения с обречённостью (у каждого она своя).

и нет, книги не делают меня чувствительнее; невозможно множить то, чего уже нет. от юношеской меланхолии не осталось и следа. перегореть во всех отношениях - неизменно трезво смотреть на мир и не говорить лишних глупостей. совершать разрешается...

и наконец о важном. оно всегда перечёркивает всю эту слабость к унынию, посему звучит так же противоречиво всему сказанному: идти вперёд, совершать немыслимое количество ошибок и возносить свою жизненную силу. иногда улыбнуться, вспомнив, что: не следует бояться отклонений от своего пути. напротив, нужно наслаждаться ими, ибо, внимай мне - то, что важнее желаемого тобой, обязательно находится в них. только пообещать себе, что когда твой самый опасный и жуткий враг - ты сам - снова бросит тебе вызов, снова заставит тебя приставить ко лбу ружьё, словно в двадцать один год, ты сделаешь всё возможное, чтобы победить... и обязательно сдержать обещание.

[fa-minor]

из писем М. К. "Еще странность некая, которая все больше осознается: мой разум наполнен таким обилием подобий, словно зеркальный зал, – какими вещи должны быть и насколько моя действительность до них "не дотягивает". Это прям иго какое-то. Любой свой опыт я вопрошаю, любое чувство ощущаю как слабый отсвет. Представление о жизни сильнее самой жизни. Это драма непрожитой жизни. Как поет Полухутенко: "Не для тебя, но для таких, как ты". И вот что я понимаю под расхожим "будь собой": это значит довести свой обыденный, часто скучный и неприглядный мир, полных тревожных теней, до сознания, как зрячего к одру слепого, который возложит на него руки, дабы исцелить. Случится ли чудо? Вряд ли. Но встреча со зрячим, со всевидящим оком одухотворяет дряхлый отказ от жизни."

[fa-minor]

из писем М. К. “Я хотел бы отыметь богиню, забрызгать звездами, лакать ее вкусный поток, как похотливый фавн, и, пресытившись, замертво упасть. Цветы моей фантазии одичали. Тот, кто посмеет их сорвать, будет ранен.” “Я рад своим снам, пусть они и намечают мой крах, мое поражение, но я еще никогда по-настоящему не проигрывал, не отпускал, не принимал мир и себя безоговорочно, не капитулировал. Я только разочаровывался и ставил на себе крест. Сколько крестов уже понаставлено, сколько дней отпето – я похож на кладбище, по мне гуляют люди и говорят, какой приятный сад.” “Если мне и да��о чем-то разродиться, это определенно будет поэма. Мое воображение будет накаляться, подобно солнцу, пока не расколется и не явит миру что-то бесконечно крошечное, искреннее, человеческое.”

[fa-minor]

Да перестанет всякая месть, всякий призыв к наказанию и возмездию, потому что слишком велики преступления. Господи, не будь справедлив и не воздавай мучителям, и оставь нас в их памяти не преследующими призраками, а помощниками в их борьбе против их страстей. молитва, найденная в одном из концлагерей, впервые была опубликована в немецкой газете Suddeutsche Zeitung. сокращена М.Л. Гаспаровым.