Tumgik
#Вечность ограничена любовью
marys-books · 4 years
Quote
Человек, который скрывает своё имя, вызывает подозрения.
Tumblr media
Вечность ограничена любовью
1 note · View note
aminavaleryna · 5 years
Text
Вечность ограничена любовью
Tumblr media
2 notes · View notes
marys-books · 4 years
Quote
Когда я читал, я будто чувствовал рядом с собой кого-то, с кем я никогда не был знаком.
Вечность ограничена любовью
Tumblr media
2 notes · View notes
marys-books · 4 years
Quote
Я всегда знал секрет любого успеха: уверенность в себе. Когда ты уверен в себе, окружающиеся тоже становятся уверены в тебе, какой бы бред ты не нёс и что бы ты ни делал.
Вечность ограничена любовью
Tumblr media
3 notes · View notes
marys-books · 5 years
Quote
Говорите своим близким то, что хотите сказать, пока не стало слишком поздно.
Вечность ограничена любовью.
Tumblr media
5 notes · View notes
marys-books · 5 years
Text
Вечность ограничена любовью
Глава 18
С того вечера мой отец загорелся идеей организовать бал у нас дома. Я его идее особо рад не был: мне придётся быть обязательно, а среди пришедших к нам будет немало моих знакомых, от которых я был бы рад скрыться.
Однако в итоге бал всё-таки организовали. Спустя неделю с небольшим от моего последнего бала у Харитоновых.
Всё вокруг блистало, зал был буквально вылизан. Мой отец сказал, что пригласил самых известных из местных людей лиц и их семьи. Меня такая новость совсем не обрадовала. Одевшись, я спустился к только начавшим подъезжать гостям. Мне жутко хотелось сбежать, но пока гостей мало, сделать я этого не мог.
Часы пробили без пяти одиннадцать. Я считал минуты. К одиннадцати все должны прибыть, опоздавшие — к десяти минутам. В пятнадцать можно будет уже уходить.
— Госпожа Харинова сегодня к нам пожаловала, — услышал я восклицание отца и обернулся. Анастасия поймала мой взгляд и, подойдя ко мне, села рядом.
— Выглядите недовольным, — сказала она, вместо обычного приветствия. — Что же так? Не нравится, когда весь этот балаган крутится вокруг вас? Даже сбежать у вас не получится — сразу заметят.
— Мой отец раньше уже устраивал балы. И хоть такой практики у меня немного, но сбежать с них вполне реально.
— Что ж, похоже я буду не одна, кто покинет этот бал раньше срока.
— Неужто такая принцесса собирается сбежать с бала? Мне кажется, все сразу заметят это.
— С чего это вдруг? Бал не мой, а зал большой.
— Если вы уедете отсюда, во всём зале не останется ни одной красавицы.
— А если уедете вы, то ни одного льстеца.
— О, поверьте, льстецов тут столько, что и сосчитать нельзя.
— Похоже, вы нашли общий язык, — сказал мой отец, подойдя. — Ваш отец сказал, что вы, Анастасия, тоже не любите балов. Это правда?
— О, поверьте, чистейшая.
— Тогда неудивительно, что вас объединяет.
— Вы, похоже, тоже с моим отцом нашли общий язык. Кажется, как раз вас он и ищет. Займите его на вечер.
— О, с удовольствием, — сказал мой отец немного грустнее. Занимать Харитонова ему хотелось не особо сильно, но пришлось. В любом случае он стал относиться к нему лучше, чем раньше.
— Часы одиннадцать бьют. Мне кажется, самое время уйти, прогуляться часок… — сказала Анастасия. — Не находите?
— Я же здесь важный человек! Подождите ещё десяток минут, больше не прошу и сможем уйти вместе.
— Уйти вместе? Предложение интересное, но что, если люди вокруг заметят наше исчезновение? Пойдут нехорошие слушки, а я этого не хочу.
— Вас беспокоят слушки? Ха-ха! Однако, извольте подождать: от десяти минут ушли уж две.
— Две из десяти ничто — оставшиеся восемь отягощают боле.
— Но я же здесь глава! Да и какая разница, уйдёте вы сейчас или минутой позже — я уйду вслед за вами и никто уж не поймёт, ушли мы вместе или врозь.
— Довольно разговоров! Сказала: мне пора. Не желаю здесь находиться ни минуты!
— Однако, ждать положенного ещё меньше: смотрите, вот уж шесть минут и можем отправляться в путь.
— Извольте, но что же скажут слуги? Они-то подтвердят, что вместе мы ушли сегодня.
— Я проведу вас через чёрный вход и покажу лучших моих лошадей. Вы же их любите, верно?
— Скакать на них — да, а ходить по грязным конюшням не очень.
— Так одно без другого и не бывает! Придётся потерпеть, чтобы насладиться дуновением ветра. Ну, подождите! Ещё четыре минуты и я весь ваш!
— Вот этого-то я и боюсь!
Она встала. Я тоже встал.
— Нам сюда, — сказал я, уводя её в дальний угол зала.
Мы прошли по чёрной лестнице для слуг и вышли к их выходу. Оттуда попали в конюшню.
— Её зовут Ля-Витесс, — сказал я, показывая мою лучшую лошадь.
— Скорость? Такая быстрая?
— Не узнаешь, пока не попробуешь.
— Неужто вы мне предлагаете прокатиться с вами в ночи на этой прекрасной лошади?
— Да, именно это я и предлагаю.
Она заколебалась.
— Я всё-таки дворянка, а не безродная собака. У меня есть имя, отец и семья, я не могу их осквернить.
Я отошёл в глубь конюшни.
— У меня тоже есть, поэтому… безызвестная девушка может? — спросил я, показывая ей чёрный длинный плащ.
Она взяла у меня его. При всей безопасности этого мероприятия никакая бы другая девушка ни при каких условия не решилась бы на подобное.
Я надел такой же плащ, сел на лошадь и помог взобраться ей. Мы выехали. Я собирался отвезти её в моё самое любимое место, где природа граничит с людьми. Однако на одном из поворотов она сказала повернуть, и я не мог ослушаться. Мы выехали в какой-то тихий переулок, после которого нормальная дорога заканчивалась и началась деревенька. Проехав деревеньку, мы выехали к обрыву.
Там было безмерно красиво. На обрыве не было деревьев, лишь трава покачивалась на холодном ветру, словно боясь сорваться. Впереди открывался вид на город. Сначала мы сидели молча, вдыхая холодный ветер. А потом стали говорить. Мне кажется, тогда я влюбился — не в красоту, а в человека, в её душу. Анастасия стала мягче и добрее, и как по мне, разговаривать с ней по душам куда интереснее, чем льстить себялюбивым дамочка, пританцовывая мазурку. Анастасия меня понимала. Единственная.
Я не знаю, сколько времени прошло, но судя по обстановке вокруг примерно полтора-два часа. Тогда она сказала, что пора ехать. Я согласился.
Когда мы приехали, нас уже начали искать. Я, конечно, наврал, что ходил здесь по комнатам, что просто плохо искали и не могу же я потеряться в своём же собственном доме. Музыка била всё сильнее. После спокойной природы она заглатывает. Мы танцевали полонез и мою любимую мазурку, и танцевала она отнюдь не плохо. Я тоже старался показать своё умение на все сто.
— Танцуют словно два петуха, — сказал мой отец об этом. — Будто соревнование, кто кого перетанцует.
Разъезжаться гости стали к трём утра. К тому моменту все устали безумно. Я лёг спать в районе четырёх. Однако несмотря на всю свою усталость, уснуть сразу у меня не получилось. Я думал ту мысль, что она, наверное, единственная кто меня понимает во всём этом мире, такая же одинокая, гордая и красивая, как я, Анастасия. И имя у неё прекрасное — Анастасия…
С того дня мы стали иногда встречаться в том месте. Мы оставляли друг другу записки в мокрой траве, договаривались о встречах. Я знал каждый камешек по дороге туда, мог проехать с закрытыми глазами, всегда мчался, как угорелый. Я приезжал туда во всякую свободную минутку. В то время уже началась дождливая осень, и я часто промокал до нитки, во время поездок туда и оттуда. Стоило только дождю прекратиться, как я мчался в надежде найти размокшую бумажку или увидеть саму Анастасию.
Она же сама так сильно себя не утруждала. Виделись мы не часто, в основном из-за дождей и холода, хотя я успел влюбиться в неё всем сердцем. Видя крохотную записочку с числом и временем у меня сердце замирало. Уверен, в том же положении оказалась она. Смотря на тщательно выведенные буквы, я не сомневался, что она переписывала, чтобы понять, какая лучше.
В то время наступил октябрь. Мои родители стали чаще задавать мне вопросы моего будущего, а я всё говорил, что не знаю, хотя сам знал. Я решился просить её руки. Родители были не в восторге от моей идеи: всё-таки её состояние, как бы красива и горда она ни была, было в разы меньше моего. Однако, поддавшись, они согласились выслушать её родителей.
Отец её не отказали мне, и мать её тоже, хотя сама Анастасия выглядела несколько недовольно. Перед моим уходом она сунула мне бумажку. На ней было время. О, как билось моё сердце, пока скакал сквозь заезженные улочки, как бил я по моей любимой лошади, подгоняя её, совсем не жалея. Я приехал за полчаса, никого естественно не было. Я боялся, что из-за плохой погоды она может передумать, но Анастасия появилась.
То, что она начала говорить, чуть ли не оскорбило меня.
— Ты решился на мне жениться, — сказала она. — Но почему? Что движет тобой? Я не уверена, что это любовь. Может, влюблённость? Готов ли ты терпеть меня всю жизнь? Любишь ли ты вообще меня?
Я молча смотрел на неё. Это было обидно, но правда была её: ни разу в жизни никому, даже самому себе, не то, что ей, я не говорил, что люблю её. Я был уверен, что у меня с ней ещё долгая счастливая жизнь и таких заезженных фразочек я успею сказать ещё не меньше десятка. Потому, ответил я коротко и ясно:
— Я готов провести с тобой всю жизнь. Я хочу сделать всё, чтобы ты была счастлива. Пойдём. Начинается дождь.
Мы могли бы проехаться на лошади, но она отказалась. Мы шли по грязному узенькому переулочку, который окружали серые стены низеньких домов. Это был бедный район, попасть под руку бандитов было здесь обычное дело. Поэтому меня очень насторожили три рослых человека, возникших перед нами. Анастасия стояла сзади. Я обернулся и увидел, что сзади ещё двое. У меня сейчас не было ничего особо ценного с собой, разве что лошадь, а в остальном — обыкновенный костюм. Ради такого не убивают. Зато на Анастасии было много золота, ради которого, как раз и убивают.
— Ничего, — прошептал я. — Сейчас выберемся отсюда.
Мысль о том, что если я поступлю неправильно, то уже никогда не скажу самому дорогому для меня человеку, что люблю её, пробежала очень быстро. Ловко выкрутившись, один из нападавших упал, а затем меня насквозь проткнули чем-то острым. Последнее, что я видел — её зелёное пла��ье, и нежные, словно лучики солнца, локоны.
5 notes · View notes
marys-books · 5 years
Text
Вечность ограничена любовью
Глава 7
Мой дом сложно было назвать райским уголком, хотя я привык. Я много где бывал за свою скромную жизнь, но в тот момент жил действительно как истинный бедняк. Дом построили в самом начале двадцатого века, ещё до революции. Почти десять лет назад его расселили, но так и не снесли.
Теперь в подвале этого дома жил я. Спал на старом диване, на который, благодаря его местоположению, по минимуму попадала вода. Отдельной моей гордостью была система получения воды. В том месте куда текло больше всего воды во время дождя, у меня стола ванна и таз. Таз был для исключительно для питьевой, в ванне я также мог стирать вещи или мыться самому. У меня даже был универсальный кусок хозяйственного мыла.
Холодильник у меня был, но электричества не было, потому холода в нём тоже было мало. Там я хранил крупы и лапшу про запас. Плита у меня тоже была, но она, как и холодильник, не работала. Ещё из мебели у меня были два огромных деревянных шкафа, в которых я хранил все немногочисленные свои вещи. Был стол и глубокая тарелка; ложка, вилка и нож. Была старая зубная щётка и пижама, ещё вещи по мелочи.
Самое сложное было зимой. Подвале было довольно тепло; теплее, чем в остальных квартирах того же дома, однако спал я всё равно в куртке. Когда становилось совсем плохо, я покупал коробок спичек, или находил старый, собирал кучи картона и деревяшек, а затем сжигал их. При закрытой двери долгое время, пока ещё тлели угольки, было тепло.
Так как документов у меня не было, я устроился нелегально. Сначала работал в магазине, помогая разносить продукты; затем стал раздавать листовки. Сейчас наступила уже тёплая весна, я накопил немного денег и уволился даже оттуда. Нужно переходить на новое место. Нужно попробовать вновь утроится на место вроде того магазина, там неплохо платят. Можно устроиться разносчиком пиццы.
Когда я работал в магазине, я только обустраивался в этом моём жилище. Платили там довольно много, хватало на еду, кроме того я смог накопить на одежду и вещи для дома. Когда я стал раздавать листовки, денег стало едва ли хватать на пропитание; но у меня всегда был запас, кроме того, свободного времени стало в разы больше, а с людьми я общался в разы меньше, что тоже несомненно было плюсом.
Теперь я вновь хотел подзаработать денег, купить несколько необходимых вещей к зиме. Хочется пожить немного хоть на сколько-то в богатстве. А сейчас я хочу немного пообщаться с Полиной, так давно я толком не общался с людьми, так давно я не отдыхал, не видел весны…
Когда идёшь по улице, всегда нужно смотреть под ноги. Иногда люди теряют деньги и порой очень большие. Это как дар с небес для таких бедняков, как я. Просроченные продукты, от которых временами избавляются магазины тоже то ещё сокровище. Главное понять, что действительно испортилось, а что ещё можно есть.
Однако всё-таки имея какую-то гордость, к таким методам я прибегаю крайне редко. В основном я покупаю дешёвую, но сытную пищу. Бананы и другие фрукты, сосиска в тесте и прочий фастфуд — дёшево и сытно. Приходя иногда в здания вроде школ, можно сытно и вполне бесплатно поесть, если уметь хитрить.
4 notes · View notes
marys-books · 5 years
Text
Вечность ограничена любовью
Глава 16
«Я устал от этой жизни. Как же мне она надоела! Все эти балы, с дамами, так и жаждущими вцепиться в глотку, как же я устал от рассказов о службе Отечеству и Родине — не хочу! Лошади, безмерно скачущие по этим грязным улочкам, где меня никто не знает и не сможет ни в чём обвинить…»
Вокруг было мокро, только прошёл дождь, капельки которого витали в воздухе. Лошадь неслась вперёд. Поворачивая на очередную узкую улочку между домами, я резко затормозил. Лошадь поскользнулась и упала, а я за ней. Тут же вскочил.
Пастельно-зелёное платье подходило больше для рая, чем для грязной улочки. Лёгкая прямая юбка со множеством складок почти касалась пола. Завышенная талия; верх того же зелёного со свежими листочками приковывал к себе взгляд. Волосы цвета ярких солнечных лучей — рыжие — были аккуратно собраны, как и подобает аристократке, и закреплены золотой заколкой в форме цветка. Этот же цветок украшал длинные серьги, а на руке был похожий браслет. В глазах девушки скрывалась зелень лесов; они были прекраснее всякого изумруда. Алые губы были ярче огня и розы, веснушки, словно отметка Бога, украшали её и без того прекрасное лицо. Руки были такие же тонкие, бледные и мягкие, как и она сама.
— Вам помочь? — спросила она своим мягким, но сильным и уверенным голосом.
Я промолчал. Она слегка улыбнулась.
— Граф Василий Вяземский. А как вас величать?
— Анастасия Харитонова, — продолжала она тоже достаточно гордо.
— Рад с вами познакомится, — сказал я и поклонился. Она звонко засмеялась.
Я глянул на себя: все мои одежды промокли, лошадь тоже была мокрая и грязная. Вокруг были лужи и грязь, а она стояла в ослепительном платье, абсолютна непоколебима внешне и внутренне.
— Что смешного, я не вижу! — воскликнул я с жаром. — Скажите же мне, что смешного?
— Прошу простить меня. Такая встреча, такая ситуация! слишком неожиданы для меня.
— Позвольте поинтересоваться, что вы делаете в таком прекрасном наряде в такое время в этом грязном месте, да ещё и одна?
— Устала от жизни, решила прогуляться.
— О, и вы тоже.
— И вы тоже? Какое совпадение! Значит, и вы за тем же здесь?.. Однако, чрезвычайно скверно, что вы упали. Не ударились, не повредили себе что-то? Я поступила неверно, идя здесь. Прошу простить меня.
— Я был слишком неаккуратен, разъезжая на такой скорости по таким узким переулкам. К тому же погода сильно сказалась. В любом случае, рад встречи.
— Взаимно. А теперь прошу простить меня: мне нужно возвращаться. Удачно добраться вам до дома.
— И вам того же. До свидания.
Она ушла. Она словно плыла по воде, такими волнами колыхалось её платье при ходьбе. Я погладил лошадь. И поехал домой. Уже медленнее. Я уже слышал про Харитоновых: её отец регулярно зовёт к себе моего отца, а тот всё отказывается под разными предлогами. На самом деле причина одна: всегда находятся люди побогаче, которые устроят бал пошикарнее, гости там будут посерьёзнее и поприличнее.
В тот вечер мы ужинали дома. Мама спрашивала, как дела у папы, и что у него нового.
— Я познакомился с одной очень влиятельной особой при царе. Думаю, скоро позовёт или я его позову. Харитонов опять зовёт к себе. Надоел уже, как вошь: приезжайте, да, приезжайте, с сыном да с женой, бал устрою, людей разных крупных позову, да девушек-красавиц для паренька вашего. Надоел, одним словом.
— Так а тебе может, съездить уже к нему, чтоб он отстал, — сказал я и замолчал. Я терпеть не мог балы и прочие собрания подобных пустоболов, но такую возможность упустить не мог. При всей моей гордости, богатстве и красоте, я ещё и жутко хитёр и упрям.
— К ним хочешь наведаться? Что же там тебя так привлекло? Неужто успел с его дочкой перезнакомится? Прелестнейшая, говорят, девушка; красавица, да только больна горда. Отец её не стоит: о ней и то больше говорят, нежели о нём. Он бесхребетный хрыч, потому и не хочу к нему ехать.
— Дорогой мой, ну разве же можно так о людях говорить, — вступила в диалог маменька. — Ну хочется мальчику, что тебе, жалко что ли? Да и прав он: сколько этот Харитонов тебя к себе зовёт, может, у него всё и не так плохо. Я тоже была бы не прочь съездить.
— Ну ладно, раз уж так настаиваете, то, может и съездим, договорюсь уж, вдруг и впрямь отстанет.
Моя маменька вежливо кивнула и продолжила ужин.
Отец мой договорился с ним о встрече. Выезжать нам нужно было к одиннадцати. Я одел свой лучший костюм, надушился парфюмом и долго любовался собой в зеркале. Карета наша была пышной, как и подобает, мы все сияли и блестели не хуже горденькой Анастасии. Когда дверь кареты открылась, я почувствовал, что и впрямь сияю. Сегодня я покажу кто из нас ещё в луже!
Я вошёл в комнату. Она была просторной и обставлена вполне стильно. Нас встретил отец-Харитонов. Он был низкий, полный, с такими же зелёными глазами, как и у Анастасии. Если бы не они, я бы не догадался, что он её отец.
Недовольная дочь-Харитонова и её свежая молодая мать сидели на диванчике. Анастасия, видимо, как и я, ненавидела балы и прочее, а услышав фамилию «Вяземский» вряд ли стала счастливее. Вокруг кружились люди — в основном не очень богатые дворяне, хотя я увидел и парочку крупных лиц, которые меня совсем не привлекали. Как и полагает этикету, я пошёл здороваться с хозяйками.
Анастасия вяло поприветствовала меня, а госпожа Харитонова старшая почти тут же убежала к моей маме. Я сел рядом с Анастасией.
— Вы такой гордый и своевольный, что противно становится с вами рядом сидеть, — сказала она первым делом мне. — Хотя при этой нашей встрече вы действительно сверкаете.
— Вы тоже.
Она, пропустив этот комплимент мимо ушей, продолжала:
— Между прочим, это именно из-за вас отец устроил весь этот балаган, созвав всех этих людей. Меня и так по балам затаскали, а тут ещё вы со своим визитом, что я опять вынуждена кланяться тем, кому не хочу кланяться, слушать наигранную лесть от пустышек-балаболов и после каждого бала слушать вопросы, выбрала ли я себе жениха.
— Неугодно слушать сплетни и прочий людской мусор? Смотреть на стену из фальши, которую строят из себя люди? Придётся потерпеть хотя бы один вечером. А дальше можете себе позволить продолжать наслаждаться одиночеством и свежестью ветра.
— И за что вы так любите балы?
— Я люблю балы? О, поверьте, я пленник не меньше вашего. Мой отец затаскал меня по подобным вечерам, куда более богато обставленным и с куда более значительными людьми. Однако, и их я ненавижу, а этот вечер — тем более!
— Ходите сказать, что мой отец нищий?
— О, поверьте, деньги не несут в себе ничего ценного. Я бы лучше заговорил с какой-нибудь простушкой-служанкой, не строящей из себя чёрте что, чем с одной из избалованных девиц богатой семьи. У них вместо мозгов — платья да побрякушки, а заместо сердец модные французские журналы.
— Модные французские журналы…
— Что ж, вы любите их? Да и быть такого не может. Такая гордая одинокая красавица просто не может тратить время на подобную ерунду!
— А на что ж мне его ещё тратить? Обучение мне не доступно, гулять по улицам не всегда возможно, а таскаться по застылым балам самое худшее из мероприятий возможных.
— Прошу простить меня, что по вине моего отца вы вынуждены терпеть весь этот ад. Хотя вопрос, почему же вы так не любите балы? Неужто не любите танцев?
— Смотря с кем. Хороший партнёр, всё равно что красивая лошадь: на ней любой всадник красив.
— Что ж так! — засмеялся я. — Вы же всю мужскую нашу гордость до скакуна принизили! И не стыдно вам? Я требую извинений в виде совместной мазурки!
Она засмеялась.
— Раз требование ставится в таком ключе, то не могу отказать!
Мы станцевали танец в знак прощения, танец в знак примирения, танец в благодарность. Мы танцевали и говорили, а всякий кто подходил, не понимал наших тем, и уходил, чтобы снова обсуждать сплетни.
Вечер удался. Я блистал. И, наверное первые за долгое время, я получил удовольствие от бала. Анастасия Харитонова — прекрасный собеседник. Она понимала меня, и я ничуть не жалел о том, что подговорил отца на эту встречу. Мой отец не был очень сильно вдохновлён встречей, маме навязчивая госпожа Харитонова-старшая тоже особенно по вкусу не пришлась. Из всего семейства нам всем троим по душе пришла лишь дочка Харитонова: красивая, гордая и умная — чего ещё можно желать?
3 notes · View notes
marys-books · 5 years
Text
Вечность ограничена любовью
Глава 13
Зачем я живу? — главный вопрос всей моей жизни. Зачем я живу такой бессмертный? — волнует меня даже больше, чем первый. Отчего я живу такой бессмертный? — это сопутствующий вопрос. Узнай я ответ хотя бы на один из тех тысяч вопросов, что накопились у меня за жизнь, я бы знал уже и остальные.
Что мне нужно для счастья? Я никогда не задавал этот вопрос. Он мне просто в голову не приходил. У меня в голове словно была какая-то программа, твердившая мне, что мне нужно следовать долгу. Счастье? Я был и несчастен, и счастлив, но никогда всерьёз не думал об этом явлении. А теперь оно никак не могло уйти из головы.
Счастье. Когда я был счастлив? Когда старик учил меня премудростям жизни. Когда гладил нежную шёрстку лошадей, находясь с ними весь день, когда болтал с Настькой, не зная, что ещё ждёт меня впереди. Когда Ваня улыбался, надкусывая свежий, ещё горячий хлеб. Когда Митька называл меня другом.
Только всегда потом шла боль расставания. И чем меньше я знал человека, тем меньше была боль, но тем меньше было счастье. Замкнутый круг.
Немного мутила та мысль, что, может быть, всё это время, я был неправ. Но может быть, я для того и живу, чтобы принять эту правду? Правда в том, что сейчас мне для счастья нужен человек, который захочет со мной общаться. «И упустить счастье — самая непростительная ошибка, которую только может совершить человек»
Тогда я решил, наверное, уже окончательно, что я буду общаться с Алиной. Сколько и чем это закончится — это вопрос времени. А пока я хочу быть счастливым, пока я могу быть счастливым, пока они ещё живы, пока я могу сделать их хоть чуточку счастливей.
Если это сейчас кто-нибудь читает, пожалуйста, откликнетесь лайком.
Я стоял в стороне от школьных ворот. Не думаю, что незнакомцы обратят внимание на меня, но вот знакомые должны заметить. Так и случилось. Они шли порознь — сначала прошла Полина. «Отойдём», — сказала она мне, и мы пошли в сторону её дома.
— Знаешь… Ты ведь всё понимаешь, так ведь?
— Хочу услышать это лично от тебя.
— Уходи и не подходи больше ни к этой школе, ни ко мне, ни к Алине. Не трогай нас. Это наше решение, а ни то мы позвоним в полицию и всё о тебе расскажем. Уходи навсегда.
— Что ж… Тогда — прощай! — сказал я не слишком-то расстроенно.
— Прощай, — а вот в её голосе звучала грусть.
Я пришёл к школе на следующий день, но встал уже так, чтобы только наблюдать. Полина опять ушла первой. Я встал на прежнее место. Ко мне подошла Алина.
— Привет! — сказала она.
— Привет. Как раз тебя я и жду.
— Я рада.
— Ты всё ещё хочешь со мной общаться?
Она на мгновение задумалась, а потом с максимально возможной серьёзностью выдала:
— Да.
— Потому что я подумал над твоими словами. Может, это действительно самая главная ошибка моей жизни — то, что я никогда не пытался быть счастливым. Нужно хоть чуть-чуть им побыть.
— И то верно. Можешь обращаться ко мне, если что-то понадобится. Хотя ты и сам понимаешь, что я настаиваю…
— Я понимаю. Я просто хочу найти человека, с которым можно будет поговорить. Это сделает меня счастливым, а там, посмотрим…
— Я всегда к вашим услугам!
— Давай тогда погуляем.
Я предполагал, что Алина на самом деле не прочь со мной общаться, будь я хоть трижды бомж, а вот на счёт Полины сомневался.
Спустя два дня я всё-таки нашёл подпольную работу. Должен был разбирать продукты в магазине, быть «мальчиком на побегушках». В моём случае самая доходная работа. И нашёл я её как раз вовремя, ведь запасы мои подисчерпались.
Я стал гулять с Алиной через день, по чуть-чуть. Иногда она заходила ко мне на работу. Раньше я ненавидел людей как она, а потом Алина стала единственным источником моего счастья. Тогда, в какой-то очередной раз, что-то во мне видимо изменилось настолько, что я наконец увидел тот сон, то воспоминание, ту недостающую деталь пазла, которую искал всю жизнь…
И в кои-то веки нашёл. 
3 notes · View notes
marys-books · 5 years
Text
Вечность ограничена любовью
Глава 1
Я шёл по улице утром. Солнце лениво вылезало из-за горизонта, освещая свежую травку и маленькие лепесточки. Весна в этом году была ранней, от чего уже к апрелю расцвета всеми своими красками. Однако люди не замечали этого, торопясь куда-то. Сначала они жалуются на то, что жизнь слишком коротка, а затем тратят её на нечто нелюбимое.
Хотя бывают жизни, после которых и умереть-то не жалко. Когда я смотрю на смеющихся в стороне мальчиков, идущих в школу, мне хочется быть на месте одного из них. Если всё время улыбаться и смеяться, параллельно выполняя свою работу, то после такой жизни и умереть не жалко. Интересно, как это — умереть?..
Вокруг суетились школьники, бегущие в школу. Я развернулся по направлению к трём из них; пошёл за ними. Так я вышел к школе. Большое здание голубого цвета с жёлтыми вставками. Примерно 1985 года постройки. Красивое, большое, современное.
Вокруг было много людей. Они все толкались на вход. Войдя внутрь здания, передо мной оказалась вертушка, как в метро. Все прикладывали карточки и проходили. Я попытался пройти так, но штука не поддалась. Тогда присел и подлез. Здесь школьники делились: одни шли направо, другие налево. Я пошёл налево, потому что лестница была ближе слева.
Я всегда знал секрет любого успеха: уверенность в себе. Когда ты уверен в себе, окружающиеся тоже становятся уверены в тебе, какой бы абсурд ты не нёс и что бы ты ни делал. Так я и прошёл в школу. Примерно так же я попал в класс.
Я подошёл к двери кабинета. «История», — прочитал я. Там-то я точно блесну знаниями! Я вошёл в класс и сел за свободную парту ближе концу. В классе сидели дети чуть помладше моего внешнего вида, может, 16-15 лет. Все смотрели на меня немного недоумевающе, перешёптывались. В класс входили их одноклассники. Две девочки подошли к парте, за которой я сидел.
— Пацан, ты случайно кабинетом не ошибся? — спросила одна из них.
— В каком кабинете хочу, в таком и сижу, — ответил я.
— Ты из какого класса?
— Не из какого, просто посидеть пришёл. В школу захотелось. А что, мешаю?
— Сядь тогда в другое место.
Я отсел подальше. Я сидел почти в самом дальнем углу класса. Прозвенел звонок, и все встали. Я сидел, качаясь на стуле. Затем все сели. Учительница оглянула в класс. Вызвала какого-то ученика отвечать. Он стал запинаясь рассказывать. Стоило лишь ему ошибиться, как я выкрикнул:
— Всё было не так! Он умер ещё до этого события, что ты несёшь!
— Не раскачивайся на стуле и не влезай, если не просят, — сказала мне учительница.
— Ладно-ладно, — тихо сказал я, продолжив качаться на стуле, только слабее.
В итоге несчастный псевдоисторик дорассказывал часть параграфа. Она назвала название следующей части, я поднял руку. Она с негодованием посмотрела на меня.
— Ты из какого класса?
— А какая разница из какого? Я готов, хочу рассказать!
— И куда я тебе оценку поставлю? На лоб? Иди на свой урок!
— История — вот мой урок! Я готов рассказывать, спросите!
Она проигнорировала меня, вызвав какую-то девочку. Она едва ли знала, что сказать. В итоге сказала «я не готова» и села. Тогда встал я, без всякого на то разрешения и начал рассказывать, так, как это видел я. Историчка с грустью посмотрела на меня и взялась за телефон. Когда я понял, что меня никто не слушает, я замолчал. Она что-то сказала в трубку.
— Вообще-то невежливо отвлекаться, я вам рассказываю! — сказал я, подходя к учительнице. Та положила трубку.
— Если сейчас же не пойдёшь на свой урок, отправлю к завучу.
Я замер. Вздохнул.
— Почему нужно спрашивать людей, которые не знают что говорить и вообще не хотят этого делать, хотя рядом есть я, который хочет рассказать всё, как было на самом деле!
Я услышал шаги в коридоре, которые приближались к нашему кабинету и рванул на выход.
По ближайшей лестнице я спустился на этаж вниз. Там часть кабинетов были закрыты, часть нет. Я прошёл к лестнице, по которой шёл в первый раз. Ближайший к ней кабинет был открыт, и я заглянул внутрь. Учительница сидела за компьютером. Ученики переговаривались, читая что-то в тетрадях или учебниках.
Я прошёл и сел в конец. В отличие от прошлого класса, этот был гораздо меньше. Впереди висела электронная доска, а по бокам обычные.
— А ты кто вообще? — спросил, обернувшись ко мне, ученик.
— Я?! — также удивлённо тихо воскликнул я. — Да просто посидеть пришёл. Скучно стало.
— Ты из какого класса?
— Класса?.. Я не знаю. Ни из какого. Просто посидеть пришёл.
— Так что там за шум, всё уже повторили что ли? — спросила учительница, обернувшись к ученикам, — Тогда могу спрашивать.
— Тут это… — протянул ученик тихо, показывая на меня.
— Я здесь посижу, — сказал я уверенно.
— Какой у тебя урок и из какого ты класса? — спросила она, слегка пододвинувшись к телефону. На этот раз уверенность не сработала.
— Я, — сказал я, встав. — Не из какого. Извините. Я пойду.
Я вышел в коридор и сел на лестницу. Есть в этой школе учителя, которые не замечают лишнего ученика в классе?.. По сути им должно быть вообще всё равно где и с кем заниматься. Я подумал ещё и решил, что сегодняшний день во что бы то ни стало посвящу школе.
Я просидел на лестнице до перемены. Затем спрятался в туалете. Когда оставалось две минуты до звонка, решил идти в класс.
Мне подвернулся первый попавшийся класс — музыки. Там стояло фортепиано. Я подошёл к нему чуть ближе. Вокруг не было никого, лишь ветер дул из открытого на всю окна. Я открыл крышку и прикоснулся к клавише. Из-под неё вылетел чудесный звук. Я начал нажимать на клавиши вразброс. Инструмент издавал волшебные звуки, соединяющиеся в мелодию. Я мало о чём думал в тот момент, слушая игру инструмента, потому дёрнулся, услышав звонок. За партами никого не было. Я продолжил играть, а потом, почувствовал неладное, резко обернулся. Сзади стояла учительница. Я немного поклонился ей.
— Играешь, конечно, восхитительно, — сказала она. — Но брать чужой инструмент без спроса всё же не следует. И я бы на твоём месте поторопилась на урок. Какой у тебя сейчас урок?
— Музыки, — сказал я. Она засмеялась.
— Похвально, конечно, но по правде, какой у тебя урок? За такую игру, так и быть, скажу, что это я тебя задержала.
Я молчал.
— Не хочешь говорить, сам оправдывайся. Но уйти тебе по любому придётся. Я закрываю кабинет.
Я глянул на инструмент. Фортепиано было одним из очень немногих вещей, приносящих мне расслабление или спокойствие. В голове столько названий всплыло: сонаты Бетховена, сочинения Баха… Я глянул на неё.
— Выходи. Сейчас же.
Я поплёлся к выходу. Я не знал, куда идти дальше.
— Иди на свой урок, а я прослежу.
Я понял, что попал в тупик. Идти мне было некуда, куда бы я не заявился, везде мне скажут, что видят меня впервые. Идти я не мог, а значит, оставалось бежать, хотя и не очень хотелось.
Вниз по лестнице и на первый этаж. Там тоже есть кабинеты, наверное. Я зашёл в один из них, пока учитель что-то писал на доске и пробежал в самый конец класса. Нет уж, я добьюсь своего несмотря ни на что. Со мной переговаривались несколько парней, сидевших спереди меня, на предпоследней парте. Я сказал им сидеть тихо и ничего никому не говорить.
Я отсидел этот урок, хотя мало чего понял. Видимо, нужно ходить в школу каждый день, чтобы что-то понимать. В коридоре из стороны в сторону ходили ученики. Я побродил по первому этажу.
— Эй, это же ты, парень, — сказал мне какой-то мальчик, подходя. — Ты на истории устроил бунт? Надо же было такое представление устроить! Ты и красавчик, пацан!
— Я тебе не клоун на цирковой арене. Я правда хотел рассказать. Я правду хотел рассказать. А за то, что сорвал урок — прости.
Я пил воду, стоящую внизу.
— Да ладно, пацан, чего ты так сразу, я же подружиться хотел, а не чего-нибудь. Как тебя звать? Ты из какого класса?
— Моё им потерялось в веках моей памяти, и теперь оно никому не нужно. Такой ответ тебя устроит?
4 notes · View notes
marys-books · 5 years
Text
Вечность ограничена любовью
Сколько людей жили на Земле до нас, а сколько проживёт после? Сколько людей на всём Земном шаре знают нас настоящих? Сколько знают наше имя, а сколько хотя бы просто видели нас единожды? А сколько не видели?
Сколько умерло до нас людей? Некоторые изменили ход истории, а некоторых знало всего два человека за жизнь, кто-то умирал совсем стариком в тёплой семейной атмосфере, а кто-то, словно никому не нужная игрушка, был брошен родителями сразу после рождения и так и погиб. Была ли у тех малышей душа? А у тех, что гибли тысячами на войне или во время голода? Что вообще значит человеческая жизнь? Я никогда этого не понимал.
Жизнь человека, как и всякого другого существа, пуста. Вот ползёт жучок, через миг я раздавлю его и от него ничего не останется. Люди вдалеке как смеялись, так и будут смеяться, каркающая ворона не прекратит каркать, об этом не расскажут по телевизору или в газетах, от смерти жучка ничего не изменится. А ведь это жизнь. Это его жизнь. Для него она так ценна, что становится бесценной. А пощажу я его — и что? Для всего мира не поменяется ни-че-го: реки будут и дальше течь, облака собираться в тучи, птицы летать, а люди жить. Но его жизнь будет изменена. Для него это вопрос жизни и смерти. В мире от смерти жучка ничего не изменится, а для жучка смерть изменит мир.
Жизнь дана нам для цели — говорят одни. А я их спрашиваю: для какой цели? «А не знаю, у каждого своя», — слышу в ответ. И какова же моя цель? Я живу не зная цели уже не один год, но живу, чтобы её исполнить. Да и смысл в цели, если ты умрёшь, а с тем и твоя цель потеряет смысл. Спустя десяток лет никто уже не вспомнит о тебе, не то, что о твоей цели, а тебе мёртвому будет тем более всё равно. Так зачем же?..
Сколько лет живу, всё никак не пойму. Может, когда я найду её, мою цель, тогда и пойму. А пока — мне остаётся лишь бродить в одиночестве, размышляя о жизни.
4 notes · View notes
marys-books · 5 years
Text
Вечность ограничена любовью
Глава 4
Я шёл вперёд, не зная, верно ли я поступаю. Скорее я даже знал, что верно, но что-то внутри меня говорило, что я поступил не так. Я стал думать об этом и вскоре тоска ушла, хотя и было очень больно. Я вспомнил тогда ещё тёмные волосы старухи, какой я её встретил в первый раз и её совсем белые, седые, словно снег, волосы, когда она умирала. Мне казалось несправедливым, что за столько лет я ничуть не изменился, а она постарела и умерла.
В ту ночь, когда я вновь ушёл от шумного города, где и богатые, и бедные косились на меня с подозрением, я спал прямо посреди поля. Мне почему-то совсем не было страшно, скорее свободно. Будто я наконец-то освободился от оков. Ветер касался травы, убаюкивающе шепчущей мне её знакомые, но абсолютно непонятные слова. В ту ночь, мне кажется, я спал спокойнее, чем когда-либо.
Следующий день я шёл уже неподалёку от деревни и чувства меня преследовали совершенно другие. Люди, они живут семьями, называют друг друга по имени, засыпают и просыпаются под одной крышей. Я же скучал, скучал так сильно, по тому, чего не знал.
Вечером, только солнце легло, стало беспросветно темно. Это доконало меня окончательно. Я сел и закричал. Голос мой разлетался на километры в стороны, но ни для кого он не будет знаком, никто не придёт ко мне, чтобы спасти мою рвущуюся на части душу. Я скучал, грустил и сердце моё рвалось, а я даже назвать не мог того, что являлось всему этому причиной. Мне было так холодно в ту ночь. С той ночи мне больше никогда не было тепло, потому что тогда начала замерзать моя душа.
Был вечер следующего дня. Вокруг меня были трава, дома и лес. Дорогу разнесло от идущего летнего дождя. Я шёл вперёд, потому что мне нужно было измотать себя как можно сильнее, чтобы успокоиться.
Я шёл по центральной улице. Вокруг не было ни души, все согревались в своих домах. На участке перед крепким, большим и изящным домом, видимо, барским, молодой парень усиленно боролся с громко лающей породистой собакой. Я остановился и стал смотреть.
— Да идём, неугомонная, — говорил парень. — Вот же охота под дождём гулять!.. Хозяйка убьёт, если я не загоню тебя, сволочь этакую!..
— Помочь? — спросил я от чего-то.
Он с удивлением глянул на меня.
— Если хочешь, помоги.
Мы утянули собаку в сарай.
— Вот здесь и сиди! — крикнул он довольно собаке, а затем посмотрел на меня. — Ты чейный будешь?
— Свой собственный.
— А живёшь далеко?
Я задумался.
— Весь мир мне дом.
— Пойдём тогда ко мне, чаем угощу.
Я поплёлся за ним. В дом он влетел с криком:
— Барыня! Загнал этого мерзкого пса в сарай, едва управился! Вот там на улице встретил… Ничейный говорит!
Я зашёл внутрь. Это был знатный крепкий дом, обставленный довольно бедно, хотя и побогаче дома старухи: широкий стол, картины цветов, полей и лугов вокруг, кресла, обитые мягкой голубой тканью, шторы из того же материала и ковёр. За столом сидела барыня преклонных лет и пила чай с баранками.
— Ничейный? Бежал что ли?
— Я не прислуга, — сказал я, взяв предложенную мне одежду. Парень отвёл меня в свою комнатку, где дал обтереться и переодеться.
Я вышел к барыне. Она всё также пила чай.
— Проходи, — сказала с добротой барыня.
Я сел рядом с ней.
— Я помещица Попова Марья Степенна. А то был мой дворовый, Емельян.
— Никогда о такой помещице не слышал.
— У меня было почти полторы тысячи душ, пока муж был жив. Как он помер, так и крестьян попомирало на полтысячи. Тогда я их всех продала — оставила себе не больше пяти сотен, ковёр вот купила персидский. А Емеля у меня давно — мать мне покорно служила, а как парню пять исполнилось, так и померла. Я его себе оставила, он за место всяких слуг и кучера работает. Хороший малый, я его всегда рядом держу. И собаку неугомонную в сарай загонит, и повозку починит, ежели нужно, хороший малый, одним словом.
Она отпила ещё чаю.
— А ты сам кем будешь? Бежал от барина?
— Я не слуга.
— А кто ж говорит, что слуга? Крепостной не слуга — крепостной эт крепостной.
— Однако и к крепостным меня причислять не стоит.
— А кто ж ты тогда такой?
Я замолчал. А что мне и было сказать? Если бы я знал кто я…
— Меня Пётр зовут, — лишь сказал я.
Проснулся утром в комнате для гостей у барыни. Она накормила меня завтраком, уже более богатым, чем прежде. После завтрака стала показывать свои владения, завела в конюшню, где показала десяток своих любимых лошадей. Лошади были знатные, мне они даже очень понравились. Я люблю лошадей…
— Так ты любишь лошадей! — воскликнула она, поняв такую очевидную вещь. — У меня тут умер недавно один охотник за лошадей, он за лошадками смотрел… Не хочешь заместо него пойти? Я тебе и место в доме подарю, и в крепостные не запишу… Ты подумай!
— Ухаживать за лошадями и жить в этой глуши…
— Глушь! Какая уж тебе ни глушь, беглый друг ты мой! Я ж с тебя много не спрошу, в крепостные не запишу, когда хочшь уходи. Только и ты с меня много не требуй.
Я глянул на лошадей. Они были бесподобны. Я вдруг подумал, что идея жить и питаться у барыни, проводя все дни с лошадьми, не такая уж и плохая идея.
— Только из-за этих прекрасных лошадей… Я согласен.
— Это хорошо, милок, уже лучше! А по тебе и видно: в лошадках ты разбираешься! Пётр, значит… Вот и отлично! Живёшь теперь у меня. Я тебя с Емелькой поселю. Жалованье большое не проси, денег всё равно нет. Вот как помер мой бедный Миша Игнатьич…
С того дня я стал ухаживать за её лошадьми. Их было всего около двух сотен, десяток из которых больше всего любила барыня. Позавтракав ранним утром со всеми крепостными, я шёл в конюшню, где и проводил весь день. Закончив с лошадьми, я прямо около конюшни вырезал фигуры из дерева. Барыня кормила меня, давала раз в год денег. Больше чем на одежду этого вряд ли могло хватать, но я старался по чуть-чуть откладывать.
Помню, все её крепостные на меня злились. Каждый ходил и шептал, какой я ненормальный, целый день и с лошадями, на «девок не смотрю», и ничего мне не нужно, мол, гордый, будто барин какой-то. Из всех дворовых я лучше всего общался с Настькой, да и имя у неё очень красивое, хотя и простое. Настька.
Настька готовила, ткала и, также как и я, любила лошадей. Только у неё освобождалась хотя бы минутка, как она бросалась к ним, угощала остатками с кухни, мне приносила поесть. Она была доброй девушкой. Мне казалось, что она своими стараниями, заслужила лучшей жизни. Она никогда не жаловалась, хотя я знал, как она трудится; знал, что мечты её неосуществимы. И она знала, но всё равно продолжала мечтать.
Барыня была хитрая, и не сказать, чтобы скупая, но богатство прибирала; однако, делала она это не столько из любви к себе, а скорее из желания оставить след. «Детей у меня нет, Мишенька мой умер… Хоть пусть ковёр от меня останется и то хорошо. Может, кто глянет на этот ковёр, да и вспомнит меня», — говорила она иногда. Имея достаточно средств, крепостных она держала мало, зато любила пошиковать. К дворовым она относилась строго, но добро; меня и Емелю любила, наверное, сильнее всего. Меня — за то, что делал ей красивые фигурки за даром, а его за то, что всегда был рядом.
Я прожил у неё около пяти лет. Потом она умерла. Почти всем своим дворовым она завещала по мелкой безделушке вроде вазы или тарелочки, Емеле — тот самый дорогой ковёр, а мне любую лошадь. Тогда я понял, что мне стоило бы уезжать.
3 notes · View notes
marys-books · 5 years
Quote
Сначала они жалуются на то, что жизнь слишком коротка, а затем тратят её на нечто нелюбимое.
Новая книга, над которой я сейчас работаю, Вечность ограничена любовью. Явно пооптимистичнее предыдущей.
Tumblr media
4 notes · View notes
marys-books · 5 years
Text
Вечность ограничена любовью
Глава 19
Кто бы знал, что творилось у меня в душе. Нет, это не передать словами. Возможно ли это вообще хоть как-то описать? Нет, никак, это можно только почувствовать. Однако никому не желаю такого чувствовать!
Я вышел из дома и побежал. Я был уверен, я точно знал, что не могу ошибиться. Человек может изменить голос, внешность, имя, фамилию, возраст и семью, но душу его никогда не изменить. Я не просто верил, я знал, настолько однозначно… Пазл моей жизни наконец-то сложился предо мной. Теперь я точно знал, точно, точно знал! все ответы на все вопросы, которые когда-либо имел.
Я обошёл школу со всех сторон. Если всё верно, очень скоро они выйдут на поле. Я думал собраться с мыслями в такой момент, но звонок прозвенел раньше, чем я успел подумать. Я шёл по полю, когда ко мне подбежала Алина.
— Что-то случи…
Она удивлённо смотрела на меня, а затем улыбнулась.
— Я люблю тебя, — сказал я, пока по щекам опять текли слёзы.
— Я тоже тебя люблю.
— Я люблю твою душу, — говорил я, закрывая глаза. — Я встречался с ней уже не раз. Ты была моей любимой девушкой, ещё до моей потери памяти. Я, такой эгоист, любил тебя больше всего на свете, но так и не сказал этого, Анастасия.
Я заплакал ещё сильнее и открыл глаза. Передо мной стояла она — всё тоже зелёное платье, такие же чудные кудри. Она смотрела на меня всё тем же холодным взглядом свежих лесов и, улыбнувшись, протянула к моей щеке руку.
— Прости! Я столько пережил, лишь бы сказать тебе это: прости! Я не смог уберечь тебя, как и обещал, я не смог подарить тебе то счастье, которое так хотел подарить! Прости… За то, что я так хотел сказать тебе спасибо, но так ни разу и не сказал! Анастасия, я люблю тебя!…
Время обратится вновь по старому пути, — зазвучал голос дяди, — и всё то, чего ты избегал долгие годы, вдруг вернётся к тебе с двойной силой.
— Василий! Василий Вяземский!.. — кричала Алина. — Подожди, не уходи! Картошка! Послушай же меня хоть раз! Пожалуйста, нет. Нет…
Секунды, длящиеся века. Алина плакала уже не над моим телом, а лишь над пустыми бездушными костями, что остались от меня. А я всё-таки сказал…
Я люблю вас, Анастасия!
Говорите своим близким то, что хотите сказать, пока не стало слишком поздно.
2 notes · View notes
marys-books · 5 years
Text
Вечность ограничена любовью
Глава 3
Только я закончил пить воду, как прозвенел звонок. Куда идти теперь я не знал, потому пошёл в класс музыки. Пока я шёл туда, подумал, что если меня оттуда выгонят, то уйду из этой школы.
В классе шёл урок. Я совсем не подумал о таком раскладе дел. Мне так понравилось играть на фортепиано, что кружилась голова, не помню, когда в последний раз чувствовал себя подобным образом. Я не мог остановиться и просто уйти, отказавшись от этого. Подойти и начать играть, сорвав урок… Не лучшая идея. Меня выгонят, и владелице инструмента влетит…
Урок только начался, а ждать почти час мне не очень-то хотелось. Я заглянул в класс. Учительница что-то писала в тетради, ученики же сидели, ничего не делая. Увидев меня, некоторые стали махать и громко шептать: «Проходи!» Я тихонько прошёл в самый конец класса.
— Пацаны, как урок? — спросил я, подражая тем парням у кулера.
— Да нормально, вот замену сидим.
— Замену?..
— Математичка заболела, нас сюда направили. Сидим, ничего не делаем, класс!.. А ты откуда?..
— Из своего прошлого, — ответил я, встав. Пошёл к учительнице. Только это сделал, как она обернулась.
— Чего-то хотел, прогульщик?
— Разрешите мне, пожалуйста, сыграть на фортепиано.
— Приходи после уроков. А сейчас дуй на свой урок!
Я стоял в нерешительности. Хотелось услышать хотя бы пару чудесных звуков.
— Чего встал? Я разве не ясно сказала?
Я ослушался её, подошёл к инструменту, быстро задвигав пальцами по клавишам. Полетели волшебные звуки. В классе раздался шум. Глянув на учеников, я почувствовал, как ноги становятся ватными. Голова закружилась, и под упоительную музыку я упал.
Обрывки снов, всё тело страшно болело, его буквально рвало на части. Проснулся я весь в жарком поту. Медленно открыл глаза. Голову разрывало всё также сильно. Что… Это было?
Думать было слишком больно. Существовать тоже было больно. Жить было слишком больно.
Я закрыл глаза. Заснуть я не мог, зато боль становилась меньше. Ни то я с ней мирился, ни то она и впрямь стала меньше, но моё существование было уже не так ужасно. Школа, чудный инструмент, о котором я мог лишь мечтать…
На небольшом столике рядом стояла вода, которую я выпил. Обстановка вокруг была удручающей: однотонная, едкая зелёная краска, старые кровати, довольно жёсткие. Вид из окна тоже был не живописным: здание и одно не очень крепкое деревце. Хотя, несмотря на всю мрачность обстановки вокруг, я бы не отказался здесь жить.
Напротив меня лежал мальчик семи лет, рядом с ним пар��нь семнадцати.
— Как ты? — спросил парень, глядя на меня.
— Нормально, — сказал я слабо. — Можно позвать лекаря?
— Лекаря? — переспросил он. — Ты нормальный? Видимо всё-таки ударился головой. А вообще, хочешь увидеть медсестру — кричи громче, она глуховата на одно ухо.
Кричать не хотелось, потому я предпочёл лежать. Хотелось есть.
Вскоре к нам вошла медсестра. Она начала расспрашивать меня о имени, адресе и прочих вещах. Я сказал, что у меня очень болит голова, хочу есть и на все вопросы отвечу потом. Вскоре был обед. Наелся я вдоволь: съел всю свою порцию, почти все порции моих соседей. Я решил продержаться в больнице как можно дольше. Получилось три дня. На третий я понял, что если и дальше буду отнекиваться, то меня загребут в милицию и выбраться оттуда мне уже не будет суждено.
Я вышел из палаты и пошёл в туалет. Всюду стояли решётки на окнах. «Вот раньше такого не было», — подумал я. Вернувшись в палату, я быстро переоделся.
Вышел в коридор. Аккуратно, проскакивая мимо лекарей, которые врачи, я пошёл к выходу. Выйти было одной из самых сложных задач. Я не решился идти через главный вход, потому стал искать другой выход. Все, которые я находил, были закрыты.
Туалет находился на первом этаже, но центральное окно было закрыто, а форточка была очень высоко. Пришлось залезать на дверцу кабинки и оттуда прыгать к форточке. Однако ничего у меня не вышло. К тому же это было куда опасней, чем попасться работникам. В итоге я поплёлся к выходу.
У центрального выхода сидел охранник, довольно старенький. Спустя пару пришедших мне удалось сбежать.
На улице было не так тепло, как я думал. Недавно прошёл дождь и по дороге были разброшены лужи. Я не знал, куда мне идти. «Какой знакомый сюжет!» — подумал я. В тот момент хотелось вновь увидеть причину всего произошедшего, но я не знал, где я сейчас нахожусь. Вокруг не было людей. Что делать? Я пошёл, куда глаза глядят. Это всегда помогало.
Вскоре передо мной оказалось ограждение. Идя вдоль него, я нашёл калитку. За ней уже было больше людей.
— Позвольте, — сказал я одному прохожему. — Не подскажете ли вы, где я сейчас нахожусь?..
— Улица 1812 года, больница номер 14.
— А как попасть в школу 1831?
Он открыл карты на своём телефоне и показал мне дорогу. Я отлично разбирался в картах, потому сразу понял, куда идти. Шёл я довольно долго, пока не пришёл к хоть насколько-то знакомому зданию. Оттуда я пошёл домой, вернее в то место, что я называл «домом».
Придя домой, я решил отдохнуть и подумать о бренности бытия. С чего вдруг я грохнулся в обморок, начав играть? Мысли о самом несбыточном, местами даже страшные, терзали меня. Я должен понять всё во что бы то ни стало. Однако, несмотря на всю очевидность ситуации, что-то внутри меня кричало, что проблема была вовсе не в фортепиано и не в сонате, а в людях, что слушали меня. В любом случае я обязан был найти ответ.
Всю свою жизнь я ищу ответы на несколько вопросов, которые веками не меняются. Одни наиболее важны для спокойствия моей души, о других я долгие годы думал перед сном, третьи просто не давали мне покоя. Но в итоге, поразмыслив, я решил, что самые значимые те, что дают спокойствие. К тому же они наверняка помогут ответить и на другие вопросы. Я часто составлял цепочки вопросов, помогающих не сойти с ума. Ответы на одни вопросы неизбежно отвечали и на другие; от иных ответов я бы скорее всего получил лишь больше вопросов. Вот и в тот момент я решил вспомнить небольшой отрывочек этой цепочки.
Зачем я живу на этом свете всю свою жизнь? Вероятно, чтобы вновь найти то, что когда-то потерял. Что я когда-то потерял, уже другой вопрос. Главный. Ведущий меня всю жизнь. Держащий мои разум и душу в порядке.
Я не знал точно, чем это всё закончится, хотя в душе чувствовал. Даже если бы мне точно сказали, я бы только лишь усилил своё рвение. Потому что в конце столь долгого пути я наконец-то нашёл то, что искал.
3 notes · View notes
marys-books · 5 years
Text
Вечность ограничена любовью
Глава 2
Я очнулся в грязном переулке. Солнце было в зените. Вокруг стояли унылые серые стены низеньких, абсолютно небогатых домов. Стояла поздняя осень. Было холодно. Я встал и ещё раз огляделся. Под ногами булькали грязные лужи, разбавленные кровью. Дрожь пробежала по телу. Внутри всё заныло. Стало страшно и сердце буквально защемило. Я побежал вперёд.
В итоге вышел на главную улицу. Она была широкая, по ней проезжала одинокая карета. Раздавался монотонный стук копыт. Я невольно оценил лошадь, подумав, что могла быть и лучше. Дома на этой улице хоть и были побогаче, жили в них явно не приближенные к царю личности. Я не знал, что мне делать. Я ничего не помнил, лишь чувствовал себя встревоженным, всеми покинутым.
Я решил пойти вперёд. Проходя улицу за улицей, я шёл почти весь день, вплоть до наступления темноты. Когда солнце село, мне сильно хотелось есть. Что делать, я совершенно не знал. В голову приходила мысль постучаться в дом, но я не знал в какой. Тогда я решил пойти дальше.
К утру я хотел уже не только есть, но и спать. Городские дома и их богатые жители остались позади, я вышел в чью-то крепостную деревню. Я уныло шёл, выбрав себе целью самую дальнюю избу. Придя туда, я увидел ещё один дом, вдалеке, на холме. Я едва видел его, но решил дойти.
Изба была крепкая, хотя и немного покосилась. Забор, хлев, баня с виду были такими же. Когда-то давно умелый человек построил это всё.
Было холодно. Я долго топтался у избы, понимая, что дальше идти мне было просто некуда. Первые солнечные лучи пробивались сквозь густые тёмные тучи. Вокруг больше не было никого из людей, совсем рядом располагался лес. Что заставило человека уйти так далеко от других людей?..
Пока я стоял, размышляя, из дома вышла старуха. Ей было около шестидесяти лет. Полуседые, местами чёрные до сих пор волосы вылезали из-под платка. Она была полновата, но в общем похожа на всякую крестьянку тех времён.
— Позвольте поинтересоваться, — начал я, — могу ли я у вас поесть после долгой дороги?
Она бросила на меня оценивающий взгляд. Не думаю, что привёл бы всякого в восторг: моё дорогое платье испачкалось местами даже в крови, прекрасные русые волосы пребывали не в лучшем состоянии, как и я сам.
— Проходи, — сказала она недоверчиво. Я вошёл в избу. Обставлена она была так, как я и предполагал: не очень свежо или богато, зато надёжно. Прялка в углу, печка, стол и стул — всё деревянное, аккуратное. Я сел за стол. Она принесла хлеба и налила молока. Пока я ел, пришёл её муж. Он был сердитым, высоким и некогда сильным, а сейчас состарился и поседел. Он стал расспрашивать старуху обо мне, та лишь только отнекивалась. Я, пользуясь моментом, с радостью съел скудную пищу.
— Отдохнуть небось, хочешь, да? Я тебе постель постелила, иди, поспи.
Она казалась доброй, но я знал, что всё это наигранное, из-за моей богатой одежды. Но проблема была в том, что без воспоминаний о моей жизни богатым я вовсе не был. Однако отказываться от сна я не собирался. Её ожидания — это её ожидания, она сама себе их придумала.
Я проспал до середины ночи. Будить хозяев мне не хотелось, потому я ждал утра. Наутро старуха и старик встали, умылись; хозяйка подоила козу и подала есть. Меня тоже позвали.
— А тебя, милок, как зовут? — спросила старуха с ухмылкой.
— Это имеет какое-то значение? Я уйду ровно тогда, когда укажете мне на дверь.
— Может ты какой вор, али мошенник. Человек, который скрывает своё имя вызывает подозрения.
— Люди, живущие на безлюдной опушке в лесу тоже.
— Ты не груби, милок, — сказал старик. — Мы тебе дали возможность поспать, накормили, а ты так. Ты зашёл именно к нам, так что изволь отвечать.
— Если говорить откровенно, — сказал я, подумав. — Своего имени я не помню. Память потерял. Что делать дальше, я абсолютно без понятия.
Они посовещались, сойдясь на том, что пока я могу жить у них. Старик учил меня вырезать всякие мелочи из дерева, рубить дрова и прочим хозяйственно необходим вещам. Он был строг, неразговорчив, часто болел, но старуху безмерно любил. Она же иногда уходила в город, в остальное время занимаясь хозяйством. Жить в такой нищете и заниматься делами было не лучшей идеей, зато я имел крышу над головой и новое имя — Петька.
Шёл второй год, как я жил у них, когда старик умер. Старуха долго плакала о нём. Похоронили его неподалёку, на холме, куда с того дня стала часто ходить старуха.
Тогда она и рассказала мне о себе. Она была одной из дочерей помещика и влюбилась в бедного сына кузнеца. Не найдя согласие родителей, они бежали в этот дом, где и прожили всю жизнь. Теперь же всю мужскую работу выполнял я. Старик многому научил меня, и я был этому благодарен всю свою жизнь. Мы с хозяйкой, два одиночества, нашедшие друг друга. Однако, одиночество сближает людей, но не делает их ближе друг к другу. Мы всё ещё были чужие, как бы не старались. Она потеряла себя в старике, а я…
Я себя тоже потерял себя и никак не мог найти. Моё сердце сжималось день ото дня всё сильнее, я переживал, грустил и скучал, а по чему понять не мог. Я скучал так сильно, что сердце болело от одиночества. Я бы променял весь мир на то одно, что потерял. Но кто бы знал, что это было?..
Я прожил со старухой почти двадцать лет. За эти годы она успела окончательно посидеть и состарится. Мне было очень больно, когда она умерла. Я похоронил её неподалёку, рядом с её мужем. Вскоре понял, что так дальше продолжаться не может. Одиночество, что преследовало меня до этого, теперь гложило вдвойне. Я наделал себе хлеба в дорогу, и оставил дом почти таким же, каким и встретил я его. Однако, мне нужно было идти дальше.
3 notes · View notes