#д’артаньян и три мушкетера | Explore Tumblr Posts and Blogs

belskayatanya · 5 years

Text

Александр Дюма моего детстсва.

Монета НБРБ

Национальный банк Республики Беларусь (белор. Нацыянальны банк Рэспублiкi Беларусь) — центральный банк и государственный орган Республики Беларусь.

Национальный банк независим в своей деятельности и подотчётен только Президенту Республики Беларусь, который утверждает его Устав, назначает, с согласия Парламента, Председателя и членов Правления.

Романтика подвига и дружбы

В Париже воздвигнут памятник Александру Дюма. Сидя в кресле, он словно отдыхает после долгого, но принесшего удовлетворение труда, а по бокам высокого постамента высечены названия прославивших его произведений. Эта статуя отлита из бронзы, но — как было верно сказано на церемонии открытия в 1883 году — она могла бы быть изготовлена из чистого золота, если бы с каждого из поклонников Дюма собрать на ее сооружение хоть по одному сантиму.

Александр Дюма (1802–1870) создал целую галерею запоминающихся романтически окрашенных образов, которые, прочно войдя в сознание многих поколений читателей, стали не меньшей реальностью, чем действительно существовавшие исторические личности. Таков прежде всего его д’Артаньян, принадлежащий к числу тех литературных персонажей, кому — наравне с их творцами — ставят памятники. Как бы охраняя покой писателя, расположился отважный мушкетер с обнаженной шпагой на цоколе парижского монумента Дюма. А спустя полвека и сам д’Артаньян поднялся на пьедестал во французском городе Ош, центре родной Гаскони, и мы вправе полагать, что это изваяние поставлено скорее в честь героя Дюма, чем того, настоящего д’Артаньяна, чьи подложные мемуары были использованы романистом.

На открытии памятника в Оше «изумительному гасконцу, воспетому Александром Дюма-отцом»[1], 12 июля 1931 года присутствовал А. И. Куприн, писавший в своем репортаже об этом событии: «Как чудотворно, как поразительно могущественно талантливое писательское слово. Образы, вызванные и возвеличенные им, живут сотни лет и передаются миллионам читателей. Их можно назвать вечными спутниками человечества… К этим неизменным друзьям принадлежит и д'Артаньян, сгущенный француз и галл. Какая прелестная фигура! Бедность и гордость, мотовство и бережливость, отчаянная храбрость и стыдливое добродушие. И больше всего бряцание и блеск слов, упоение бесшабашным остроумием, невероятные гиперболы, отчаянно веселые шутки и проказы, которые так и называются гасконадами. А из глубины этакого фейерверка выглядывает нежный и добрый человеческий лик».

Полюбившиеся герои книг в самом деле становятся верными друзьями человека. Со словами Куприна о жизненной силе образа «четвертого мушкетера» перекликается признание Р. Л. Стивенсона: «Пожалуй, после Шекспира самый дорогой, самый лучший мой друг — д’Артаньян… Мне неведома другая душа столь человечная и в своем роде столь превосходная…»

Не случайно почти в каждой работе о Дюма приводится длинный перечень любивших его «великих читателей», среди которых были Маркс и Гейне, Толстой и Достоевский, Чехов и Менделеев, Луначарский и Горький, Бальзак и Флобер, Гюго и Мериме, Диккенс и Теккерей, Голсуорси и Джек Лондон. Их авторитетом хотят как бы придать больший вес писательской репутации Дюма, ибо до сих пор еще раздаются голоса, упрекающие его в поверхностности, легковесности, излишней развлекательности. Упреки эти, как правило, делаются теми, кто вообще пренебрежительно считает, что приключенческие романы (в том числе и основанные на историческом материале) не достойны числиться по разряду «большой», «серьезной» литературы. Между тем приключенческая литература — если она делается мастерами, а не ремесленниками, — литература настоящая, но у нее есть своя специфика, свои законы и традиции, свои классики. Толкуя слово «классик», словарь сообщает, что так именуют «общепризнанного великого писателя, творения которого сохраняют свое значение в веках». И пускай строгие ценители избегают называть Дюма «великим», чаще всего применяя по отношению к нему эпитеты «выдающийся», «талантливый», «популярный», но он — подлинный классик, потому что в избранном им жанре никто не сумел превзойти его и снискать более широкое признание. Вот уже много десятилетий люди на всех континентах зачитываются его книгами. «Никто не читал всех произведений Дюма, но весь земной шар читал Дюма», — заметил по этому поводу Андре Моруа в жизнеописании «величайшего рассказчика».

К биографии Александра Дюма как нельзя лучше применима крылатая фраза: «Жизнь — это роман, происшедший в действительности». В этом «романе» немало интереснейших страниц. Дюма деятельно участвовал в таких ключевых событиях своего времени, как революции 1830 и 1848 годов. Он подружился с Гарибальди, возглавившим борьбу за единство и независимость Италии, сопутствовал ему в сицилийском и неаполитанском походах. А сколько любопытных эпизодов, приключившихся с писателем во время странствий по белу свету! У Дюма нет скучных произведений, и роман его жизни не был в этом отношении исключением.

Романтично — в духе книг самого Дюма — происхождение писателя. Отец его был сыном французского маркиза и темнокожей невольницы с острова Сан-Доминго (так тогда называли Гаити). В годы Великой французской революции красавец мулат стремительно «проскакал» путь от рядового драгуна до генерала. Смуглый гигант геройски сражался под началом Наполеона Бонапарта в Италии и Египте. Но когда гражданин Бонапарт стал консулом, а затем превратился в императора Наполеона, Дюма попал в немилость за свои республиканские убеждения. Вознесенный волной революции властелин открыто предпочитал теперь преданных бонапартистов стойким республиканцам, и чересчур прямодушный генерал, бывший превосходным солдатом, но плохим политиком, провел остаток дней в опале неподалеку от Парижа, в небольшом городке Вилле-Коттре и его окрестностях.

Выжив после множества телесных ранений, он не снес раны душевной и в сорок четыре года скончался, оставив сиротой четырехлетнего Александра.

В наследство мальчику достались лишь воинская слава отца (о которой многие поспешили забыть), его кипучий темперамент да шапка курчавых волос. Что же касается средств к существованию, то с этим дело обстояло очень плохо. У генерала не было сбережений, а его вдове отказали в пенсии, так что она не смогла дать сыну хорошего образования. Он умел читать и писать, но вот с латынью и арифметикой был явно не в ладах.

В детстве Александр доставлял матери массу хлопот своей непоседливостью, своенравием и озорством. Он был крепок и силен, выглядел намного старше сверстников. Когда подрос, то, мечтая повторить подвиги отца, научился отлично фехтовать и стрелять. Его страстью сделалась охота: в поисках дичи юноша целыми днями мог пропадать в густых лесах, которые окружали Вилле-Коттре.

У него рано выработался поразительно четкий почерк, сохранившийся на всю жизнь. Этот изумительный каллиграфический почерк помог Дюма вначале устроиться клерком к местному нотариусу, а затем оказался едва ли не главным достоянием, когда в 1823 году он решил перебраться в столицу.

В романе восемнадцатилетний д’Артаньян, покидая родительский кров, получил — не считая отцовской шпаги, ценнейших напутствий и рецепта чудодейственного бальзама — три дара: пожилого коня уникальной масти, пятнадцать экю и послание к капитану де Тревилю. Будущий же автор «Трех мушкетеров» двумя столетиями позже отправился из дома, имея при себе лишь немного денег и рекомендательные письма (которые никто у него, по счастью, не похитил). Без коня он вполне обошелся, воспользовавшись дилижансом, а сумму, необходимую на проезд, выиграл в бильярд. Два юных честолюбца были преисполнены решимости «завоевать Париж», что им обоим блистательно удалось. Д’Артаньян добился этого шпагой, Дюма — пером.

На первых порах ему пришлось довольствоваться должностью переписчика в канцелярии герцога Орлеанского (будущего короля Луи-Филиппа), куда он попал по протекции одного из давних приятелей отца. Ни на какое более соблазнительное место рассчитывать и не приходилось, ибо — как уже было сказано— он обладал лишь красивым ровным почерком, но отнюдь не знаниями. Природного ума и цепкой памяти, помноженных на феноменальную работоспособность, оказалось, впрочем, достаточно, чтобы через два-три года благодаря систематическому чтению Дюма ликвидировал пробелы в своем образовании, точнее — самостоятельно получил таковое. С упоением набрасывался он на книги древних и современных авторов, открывая для себя Платона и Эсхила, Шекспира и Вальтера Скотта, Гете и Шиллера, Мольера и Корнеля. Тогда же, уверовав в свою звезду и пробуждающийся талант, он твердо решает посвятить себя литературе.

Герои Дюма до встречи с автором

Находка в библиотеке

— Господин Дюма, где вы берете сюжеты для своих многочисленных произведений? — нередко спрашивали писателя.

— Отовсюду, где только могу, — отвечал прославленный автор.

И это действительно было так. Под его пером оживали исторические хроники, он умел вдохнуть жизнь в старинные легенды, воскрешал забытые мемуары, написанные в разные эпохи. Неутомимый разыскатель увлекательных сюжетов, А. Дюма в поисках «возбудителя воображения» странствовал по бесчисленным страницам словарей, трудов по истории, сборников исторических анекдотов.

Однажды, в 1843 году, Дюма рылся в книгах королевской библиотеки, подыскивая, как сообщает он сам в предисловии к «Трем мушкетерам», материал по эпохе Людовика XIV. Случайно в руках у него оказались четыре тома «Воспоминаний господина д’Артаньяна», выпущенных Пьером Ружем в Амстердаме в 1704 году. На самом деле такого издателя не существовало, обычно под этим псевдонимом типографы того времени при необходимости скрывали свое настоящее имя. Это было второе издание из трех аналогичных, единственное, снабженное портретом д’Артаньяна.

Со старинной гравюры смотрел незнакомец в военных доспехах. Худощавое энергичное лицо обрамляли волнистые, ниспадающие до плеч волосы. Весь его облик казался необыкновенным, особенно глаза, пронзительные и умные. С лукавым прищуром они глядели на читателя, как бы говоря: «Познакомьтесь с моим правдивым жизнеописанием, н вы убедитесь в моей исключительности».

Писател��, по собственному его признанию, решил более тщательно изучить четыре тома, выпущенные Пьером Ружем. Это оказались беглые зарисовки событий и нравов минувшей эпохи — середины семнадцатого столетия, сделанные, несомненно, очевидцем. Полностью название книги звучало так: «Воспоминания господина д’Артаньяна, капитана-лейтенанта первой роты королевских мушкетеров, содержащие множество частных и секретных сведений о событиях, которые произошли в царствование Людовика Великого».

Судя по названию, автором этих мемуаров был д’Артаньян. Однако в них не было ни слова, написанного самим мушкетером. Сочинил их некий Гасьен де Куртиль де Сандра. И хотя он знал д’Артаньяна лично, это отнюдь не давало ему права выступать от имени мушкетера. Но Куртиль де Сандра не стеснялся брать слово за своих современников, издавая под их именами подложные мемуары. Он был плодовитым и довольно ловким мистификатором. Его бойкому перу принадлежит, как пишет современный французский литературовед Жильбер Сиго в предисловии к сочинению Куртиля де Сандра, вновь изданному в Париже в 1965 году, более дюжины «воспоминаний» многих знаменитостей.

Чиновничья карьера никак не прельщала его: она могла принести в итоге достаток, но не известность. А достойный сын республиканского генерала всегда отдавал предпочтение славе перед богатством.

Признание Дюма получил после своей первой же поставленной на сцене пьесы — это был «Генрих III и его двор», — впервые сыгранной актерами театра Комеди-Франсэз 11 февраля 1829 года. До этого он попробовал силы в сочинении водевилей и драмы в стихах, выпустил сборник новелл. Но подлинной датой рождения Дюма-писателя следует считать, конечно, день премьеры «Генриха III».

В сфере искусства бывают свои революции (обычно так или иначе связанные с революционными сдвигами в общественном сознании), и в ту пору во Франции происходила одна из наиболее значительных: утверждался романтизм. Страстный его п��борник, поэт, прозаик и критик Теофиль Готье вспоминал впоследствии: «Трудно себе представить, какое тогда происходило кипение умов. Движение, образовавшееся в те годы, можно уподобить лишь духовному взлету эпохи Возрождения… Казалось, что заново открыта какая-то великая утерянная тайна. Да так оно и было: люди вновь обрели поэзию». Дюма со свойственным ему пылом сразу же примкнул к романтической школе, главой которой стал Виктор Гюго, провозгласивший в противовес сковывавшим нормам классицизма с его непреложными единствами, что не должно быть «иных правил, кроме общих естественных законов, господствующих над искусством, и частных законов для всякого произведения, вытекающих из требований, присущих каждому сюжету».

Французские романтики, для которых столь характерно было обращение к прошлому, еще до Дюма создали несколько ломавших привычные каноны драм, но они не увидели света рампы, и именно его «Генрих III» оказался первым образцом нового искусства, с которым довелось познакомиться зрителям. Этим обстоятельством во многом объясняется восторженный прием спектакля публикой, — равно как и несомненным драматургическим дарованием автора.

Затем последовали новые пьесы — «Антони», «Ричард Дарлингтон», «Нельская башня», «Кин, или Гений и беспутство», закрепившие шумный успех Дюма как театрального писателя.

Уже через восемь месяцев после первого парижского представления «Генрих III» был поставлен в Петербурге (с участием известного трагика В. А. Каратыгина). Пьесы Дюма одна за другой — буквально спустя несколько месяцев после того, как им рукоплещут парижане, — появляются на русской сцене. Никого не оставляя равнодушным, вызывая восхищение у одних, умиление у других и раздражение у третьих, драмы Дюма широко входят в репертуар столичных и провинциальных театров России. За его творчеством внимательно следят Пушкин и Гоголь.

Его произведения печатаются в русских журналах, начинают выходить отдельными изданиями. Одним из первых переводчиков Дюма и пропагандистов его «мощного и энергического таланта» стал молодой Белинский.

С середины сороковых годов прошлого века в России, как и во Франции, Дюма-драматурга затмил своей славой Дюма-романист. Среди ранних романов Дюма примечательны «Записки учителя фехтования» (1840), где поведана взятая из действительности история русского конногвардейского офицера-декабриста И. А. Анненкова и его жены П. Е. Анненковой (урожденной Полины Гебль). Подобно воспетым позже Н. А. Некрасовым в поэме «Русские женщины» М. Н. Волконской и Е. И. Трубецкой, француженка-модистка Полина Гебль последовала за любимым человеком в Сибирь. Здесь, в Чите, состоялась их свадьба.

Однако книга Дюма не просто повествовала о трогательной любви русского кавалергарда и дочери наполеоновского офицера— это был роман о декабристах. В нем описаны и события на Сенатской площади 14 декабря 1825 года, и казнь пятерых декабристов (эту трагическую сцену Дюма завершает пророческой фразой: «Несчастные, которые кричали о свободе России, опередили свой век на целое столетие!»). Мало того — в романе разоблачались многие «тайны петербургского двора». Автор рассказал о скандальных подробностях царствования «той, кого называют Екатериной Великой», о забавах императрицы Анны Иоанновны, устроившей свадьбу своего шута в ледяном дворце; целая глава была посвящена заговору графа Палена, закончившемуся убийством Павла I, который, согласно официальной версии, «скончался от апоплексического удара». Дюма не ограничился изображением самодурства и диких выходок российских венценосцев, он показал также жестокий деспотизм «рядовых» крепостников, коснулся тяжелой жизни русского крестьянства.

В целом книга представляла собой яркий обвинительный акт, направленный против верхушки царской России, наводила читателя на мысль о закономерности восстания декабристов и вызывала живое сочувствие к судьбе «государственных преступников».

«Записки учителя фехтования» были немедленно внесены в России в список запрещенной литературы. На русском языке этот роман смог появиться только после Октябрьской революции, к столетней годовщине восстания дворянских революционеров. Но, несмотря на строжайший запрет (а быть может, как раз благодаря ему), «Записки учителя фехтования» в подлиннике получили широкое распространение в России; книгу с удвоенным интересом читали все, кому посчастливилось ее достать. Очень быстро, как явствует из писем И. И. Пущина, дошел роман и до сосланных декабристов.

Посетить Россию было заветным желанием Александра Дюма, всю жизнь стремившегося к новым впечатлениям и отличавшегося большой «охотой к перемене мест». Однако он прекрасно понимал, что, пока жив злопамятный Николай I, благоразумнее отказаться от этого намерения. После смерти палача декабристов счастливый случай, которому так многим был обязан Дюма в своей жизни, вновь помог ему. В 1858 году он познакомился с находившимся в Париже графом Г. А. Кушелевым-Безбородко, богатейшим русским вельможей, коему чрезвычайно импонировала роль литературного мецената. Граф предложил писателю совершить поездку в Россию в качестве его личного гостя.

Дюма пережил уже тогда апогей своей славы, позади были успешнейшие произведения: «Граф Монте-Кристо», «Три мушкетера» с двумя продолжениями — «Двадцать лет спустя» и «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя», еще одна трилогия— «Королева Марго», «Мадам Монсоро» и «Сорок пять», цикл из четырех романов — «Жозеф Бальзамо (Записки врача)», «Ожерелье королевы», «Анж Питу», «Графиня де Шарни» и примыкающий к ним «Шевалье де Мэзон-Руж», а также другие книги. Это путешествие сулило интересный материал, с помощью которого можно было опять привлечь внимание публики. Вопрос о поездке был решен в несколько дней. И писатель, с легкостью несший бремя пятидесятишестилетнего возраста, тронулся в путь. Уезжая, Дюма оповестил о своих планах подписчиков редактировавшегося им журнала «Монте-Кристо», пообещав, что это путешествие они совершат вместе с ним, — он действительно регулярно присылал с дороги тут же шедшие в набор обширные корреспонденции.

«Петербург принял г. Дюма с полным русским радушием и гостеприимством, да и как же могло быть иначе? Г-н Дюма пользуется в России почти такой же популярностью, как во Франции», — печатно засвидетельствовал И. И. Панаев. Французский литератор стремился завязать знакомства с русскими собратьями по перу. Он встречался с Н. А. Некрасовым, А. К. Толстым, Л. А. Меем, Е. П. Ростопчиной. Особенно многим был обязан Дюма Д. В. Григоровичу, который послужил ему главным источником сведений о русской культуре.

Более полугода провел Дюма в России. Правительство Александра II не чинило ему внешне никаких препятствий, но оно было в курсе каждого его шага, так как за «неблагонадежным» писателем установили негласный полицейский надзор. После Петербурга настал черед Москвы, потом Дюма проплыл вниз по Волге от Калязина до Астрахани, побывал в Баку и Тифлисе.

Его привело в восторг русское хлебосольство. Этот гурман увозил с собою множество рецептов новых блюд, которые ему довелось отведать в России или на Кавказе (уже после его смерти увидела свет составленная им «Большая кулинарная энциклопедия»). Он был переполнен также воспоминаниями о тех незабываемых экзотических зрелищах, которыми его потчевали с не меньшим усердием, чем блинами и шашлыком. Сказочные пиршества, медвежья и соколиная охота, скачки верблюдов, ловля диких лошадей арканом, бешеная джигитовка, инсценированное (о чем Дюма не догадывался) нападение черкесов, — мало кто был способен оценить все это лучше автора «Графа Монте-Кристо».

Не один том заняли описания его впечатлений от путешествия по России, к которым добавлялась еще специальная книга, посвященная Кавказу.

В своих очерках Дюма мастерски сочетал путевые заметки с экскурсами в минувшее, с рассказом о русской литературе и искусстве, подкрепляя эти рассказы переводами из Пушкина, Лермонтова, Вяземского, Рылеева, Некрасова, Полежаева, Бестужева-Марлинского.

Пусть Дюма далеко не всегда точен, но зато он первый познакомил в таком объеме «среднего француза» с прошлым и настоящим России, ее бытом и культурой.

Разного рода неточности — пожалуй, тягчайший из тех «смертных грехов», в которых уличают Дюма и которые все же ничуть не мешают его бессмертию. Если такое обвинение вполне справедливо в отношении его претендующих на достоверность очерков, где он кое-что неумышленно перепутал, кое-что умышленно приукрасил или попросту присочинил, где-то допустил ошибки, то с иной меркой надлежит подходить к его художественной прозе.

Еще при жизни Дюма нередко корили за то, что он допускает искажение истории. «История завещала нам факты, — как бы возражал он на это в пьесе „Антони“, — они принадлежат поэту: он поднимает из могил людей прошлого, одевает их в разнообразные одежды, наделяет свойственными им страстями, усиливая или ослабляя накал этих страстей в зависимости от желательной ему степени драматизма».

Если можно так выразиться, Дюма обожал извлекать изюм занимательности из черствого хлеба истории. Романы его, строго говоря, в большинстве своем не исторические, а историко-авантюрные. Вместе с тем в лучших из них писатель в основном верно передавал дух и колорит эпохи, что удавалось ему благодаря не только тонкой интуиции художника, но и тщательному изучению источников — хроник, мемуаров, документов. В предисловии к «Трем мушкетерам» говорится, что один только перечень книг, проштудированных автором, пока им вынашивался замысел романа, занял бы целую главу, — и, думается, это не большое преувеличение.

Известно, что Дюма нередко прибегал также к услугам сотрудников (чем отчасти объясняется его невероятная плодовитость), которые проделывали для него подготовительную работу — иногда настолько существенную, что их можно считать даже соавторами тех или иных произведений. Главным из них был Огюст Маке, участвовавший, в частности, в создании «Трех мушкетеров». Поссорившись с патроном и завидуя его лаврам, он дерзнул опубликовать в первозданном виде свой вариант одной из заключительных глав романа. И что же выяснилось — весь блеск, живость деталей придал ей именно Дюма. Его помощники были не более чем подмастерьями, грунтовавшими холст и набрасывавшими эскизы, Дюма же — вдохновенным живописцем, чья искусная кисть творила чудеса, неутомимо воссоздавая сцены из былых времен.

«История для меня гвоздь, на который я вешаю свою картину», — не раз повторял он. И надо отдать должное, во многих случаях «гвоздь» этот у него вбит достаточно крепко. Если какая-либо привлекшая внимание Дюма «История из истории» походила на роман, он брал ее в чистом виде, но чаще переплавлял реальные события в тигеле своего могучего воображения, на что как беллетрист имел бесспорное право. В его обработке история тогда представала не совсем такой (а иногда и совсем не такой), какой была на самом деле. Но ведь он не бесстрастный летописец и не автор учебников, — хотя многие представляют себе прошлое Франции преимущественно по его книгам, — он романист, и ему необходим увлекательный сюжет.

Нелишне все же еще раз подчеркнуть, что историческая канва у Дюма, как правило, довольно основательна (недаром четко указаны хронологические рамки событий, развертывающихся в «Трех мушкетерах», — с 1625 по 1628 год). Виртуозно вплетая в эту канву похождения придуманных или наполовину придуманных героев и распоряжаясь по своему усмотрению их судьбами, писатель сумел также в трилогии о мушкетерах не слишком отклониться от истины при изображении ряда важных невымышленных фигур.

Весьма удачен, например, в романе «Виконт де Бражелон» нелицеприятный портрет Людовика XIV, во многом рассеивающий сияние того слепящего ореола, которым окружила «короля- солнце» официальная историография.

С другой стороны, есть случаи, когда он явно необъективен. Но ведь абсолютной объективности не всегда достигают даже ученые-историки. Дюма же не претендовал на это звание: он был художником.

У «Трех мушкетеров», как и у многих других книг Дюма, есть одна особенность, на которую следует обратить внимание. Дело в том, что они задуманы как фельетонные романы, то есть предназначены для публикации по частям в прессе. «Три мушкетера» первоначально печатались в 1844 году в газете «Ле Сьекль» («Век») — из номера в номер на протяжении длительного времени, что во многом обусловило композицию произведения. Каждый отрывок должен был обладать определенной законченностью и одновременно возбуждать жгучее любопытство у читателя — что же произойдет дальше, если финал главы, скажем, таков: «О господи! — прошептала она, ломая руки. — Защити королеву, защити меня!» Требовалось, сведя к минимуму всевозможные описания, поддерживать неослабевающую напряженность действия, и в этом Дюма преуспевал как никто другой. Тут ему постоянно приходил на помощь богатый опыт искушенного драматурга. Его искрящиеся иронией диалоги отточены иной раз столь же тщательно, как клинки дуэлянтов, сошедшихся за Люксембургским дворцом.

Чтобы ввести захватывающую интригу, как того требовали законы жанра, Дюма зачастую вынужден был предпочитать фактам отысканные в старинных фолиантах и рукописях леген��ы, красочные анекдоты, — однако ведь в них тоже по-своему преломляется эпоха и ее нравы. Как это ни парадоксально, но из вполне авторитетных источников XVII века почерпнул писатель многие подробности и характеристики, которые порой объявляются неправдоподобными. Так, некоторые критики и сейчас ставят ему в вину то, что он наделил Ришелье ролью «мелодраматического злодея», то, что основной конфликт «Трех мушкетеров» строится на соперничестве всесильного кардинала- министра и герцога Бекингэма из-за любви к Анне Австрийской, и то, что он посмел связать это соперничество с осадой Ла-Рошели.

Любопытно сопоставить поэтому роман Дюма с соответствующими местами весьма объективных мемуаров знаменитого своими афоризмами герцога Франсуа де Ларошфуко, где говорится о Ришелье: «У него был широкий и проницательный ум, нрав — крутой и трудный; он был щедр, смел в своих замыслах, но вечно дрожал за себя… Все, кто не покорялись его желаниям, навлекали на себя его ненависть, а чтобы возвысить своих ставленников и сгубить врагов, любые средства были для него хороши. Страсть, которая издавна влекла его к королеве, превратилась в озлобленность против нее».

О Бекингэме и его взаимоотношениях с Анной Австрийской там сказано: «Первой встречей на церемонии его представления они воспользовались, чтобы поговорить о делах, занимавших их неизмеримо живее, чем дела обеих корон, и были поглощены лишь заботами своей страсти… Такое поведение королевы уязвило гордость кардинала Ришелье и возбудило его ревность, и он постарался как можно сильнее восстановить против нее короля». Далее описывается, как Бекингэм вынужден был уехать в Англию, и подробно излагается история с алмазными подвесками, подаренными герцогу Анной Австрийской и срезанными у него графиней Карлейль (послужившей, вероятно, отдаленным прототипом для образа Миледи).

Наконец, по поводу осады Ла-Рошели сообщается: «Общеизвестно, что герцог Бекингэм прибыл с сильным флотом, чтобы помочь Ла-Рошели… но далеко не все знают, что кардинал обвинил королеву в том, будто это предприятие было задумано герцогом Бекингэмом сообща с нею, чтобы принудить к заключению мира с гугенотами и доставить герцогу предлог возвратиться ко двору и свидеться с королевою. Эти замыслы герцога Бекингэма оказались тщетными: Ла-Рошель была взята, а герцог убит вскоре после своего возвращения в Англию. Кардинал с жестокосердною прямотой выражал свою радость по случаю его гибели; он позволил себе язвительные слова о скорби королевы и стал снова надеяться».

Разве все это не похоже на книгу Дюма? Конечно, и Ришелье, и Бекингэм преследовали в борьбе вокруг Ла-Рошели серьезные религиозно-политические цели, о чем, кстати, писатель отнюдь не умалчивает. Но, как видим, он далеко не произвольно включает в число побуждений, которыми руководствовались оба высокопоставленных сановника, не только их «высшие» соображения, а также и «мелочные устремления влюбленного мужчины и ревнивого соперника».

Повествование Дюма, однако, вовсе не сосредоточено вокруг забот и страстей особ с громкими титулами, погруженных в политические и любовные интриги. Подлинными «сильными мира сего» у писателя выступают не короли, герцоги и кардиналы, обладающие властью и богатством, а простые мушкетеры — те, кто силен дружбой и взаимовыручкой, мужеством и отвагой, решительностью и смекалкой. Этот союз четырех пламенных сердец и неотразимых шпаг особенно привлекателен на фоне себялюбия, жестокости, коварства, алчности, с которыми Дюма на каждом шагу сталкивает своих доблестных героев.

Бесстрашный и ловкий д’Артаньян, тщеславный и добросердечный Портос, хитроумный и скрытный Арамис, благородный и проницательный Атос — с их прекрасным девизом «Один за всех и все за одного» — преодолевают любые преграды, расстраивают козни любых врагов, сколь бы именитыми они ни были. «И в самом деле, четверо таких людей, как они, четверо людей, готовых друг для друга пожертвовать всем — от кошелька до жизни, — всегда поддерживающих друг друга и никогда не отступающих, выполняющих вместе или порознь любое решение, принятое совместно, — как справедливо полагал д’Артаньян, — неизбежно должны были, открыто или тайно, прямым или окольным путем, хитростью или силой пробить себе дорогу к намеченной цели, как бы отдаленна она ни была или как бы крепко ни была она защищена».

Та неиссякаемая энергия и великолепная бравада, с которой д’Артаньян и три его товарища совершают свои подвиги (чего стоит один только «завтрак» на бастионе Сен-Жерве!), та изящная легкость и изобретательность, с какой одерживают они верх над противниками, подчиняют себе враждебные обстоятельства, порождают в романе воодушевляющую атмосферу жизнеутверждения.

Секрет немеркнущего обаяния славной четверки в том, что она воплощает храбрость, великодушие и самоотверженную преданность людей друг другу — пленительные качества, которые вызывали и будут вызывать восхищение во все времена.

Святослав Бэлза

Послесловие

Герои Дюма до встречи с автором

Находка в библиотеке

— Господин Дюма, где вы берете сюжеты для своих многочисленных произведений? — нередко спрашивали писателя.

— Отовсюду, где только могу, — отвечал прославленный автор.

Писатель, по собственному его признанию, решил более тщательно изучить четыре тома, выпущенные Пьером Ружем. Это оказались беглые зарисовки событий и нравов минувшей эпохи — середины семнадцатого столетия, сделанные, несомненно, очевидцем. Полностью название книги звучало так: «Воспоминания господина д’Артаньяна, капитана-лейтенанта первой роты королевских мушкетеров, содержащие множество частных и секретных сведений о событиях, которые произошли в царствование Людовика Великого».

Правда и вымысел

На страницах этих мемуаров и произошла встреча Александра Дюма с д’Артаньяном. Правда, это был далеко не тот герой, которого все мы знаем и любим. Писателю предстояло приложить много усилий, помножить труд на талант, чтобы создать обаятельный образ мушкетера д’Артаньяна, превратить авантюриста, служаку-солдата, каким его нарисовал Куртиль де Сандра, в легендарного героя, «который по своему поразительному мужеству был равен храбрейшим воинам, а своей хитростью и умом превосходил всех дипломатов».

Приключения мушкетера, о которых рассказывал Куртиль де Сандра, показались А. Дюма прекрасной основой для авантюрного повествования. Он погрузился в источники. По его собственным словам, без устали изучал исторические материалы, читал мемуары других свидетелей минувшего времени.

И вскоре под пером писателя история ожила.

На сцене появляются три славных мушкетера, три храбреца, три друга — Атос, Портос и Арамис. Они служат под начальством благородного командира де Тревиля.

Все это были подлинные персонажи. Имена их А. Дюма встретил в книге Куртиля де Сандра. Но там они отнюдь не являлись героями повествования, о них лишь упоминалось, говорилось, что это были якобы двоюродные братья. Зато в других исторических источниках писатель нашел более подробные сведения об этих персонажах. Он узнал, что де Тревиль, ранее известный просто как Арно-Жан Дю Пейре, был сыном торговца из Олорона — городка в Беарне, где и родился в 1596 году. Откуда же у него появилось пышное имя — граф де Тревиль?

Маленькое владение Труа-Виль («Три города»), расположенное около Олорона в долине Суль, разделено на три равные части. Чуть поодаль и сегодня здесь стоит роскошный замок. После того как Арно-Жан Дю Пейре купил замок и земли вокруг него, он стал именовать себя, как дворянин, де Труавилем, а несколько позже изменил это имя на более благозвучное— де Тревиль. Но его честолюбие не было удовлетворено: он мечтал служить в роте королевских гвардейцев. И де Тревиль добился этого. В 1625 году он стал мушкетером, а со временем (в 1634 году) занял, как тогда говорили, «самую завидную должность в королевстве» — должность командира мушкетеров и объявил себя графом. Теперь его звали Арман- Жан де Пейре, граф де Тревиль.

Его жизнь полна бурных событий. О нем не раз упоминает маршал Бассомпьер в своем дневнике как о храбрейшем из воинов. Умер де Тревиль в 1672 году.

До опалы, постигшей его в 1642 году, Тревиль действительно пользовался большим влиянием. Благодаря его покровительству в число мушкетеров был принят в 1640 году Арман де Силлег. Этот юноша, женатый на племяннице де Тревиля, носил имя сеньора д’Атоса (по названию небольшого местечка, когда-то греческой колонии), однако он никогда не был участником приключений, героем которых сделал его А. Дюма, так как умер 22 декабря 1643 года от смертельной раны.

Родственником де Тревиля был и Анри Арамиц, тоже гасконец: неподалеку от Ларена в Пиренеях на скале громоздился его великолепный замок, где он, оставив военную службу в 1654 году, мирно жил с женой и четырьмя детьми.

Вторая супруга командира мушкетеров была урожденной д’Арамиц. Писатель переделал эту фамилию на Арамис. Кстати говоря, и Дезэссар — командир полка, где поначалу служит герой Дюма, — лицо тоже подлинное (убит в 1645 году), и он тоже приходился родней де Тревилю.

Родом из тех же мест, что и два других мушкетера, был и третий — Портос. Массивный замок — резиденция мессира Исаака де Порто, совсем не такого уж бедняка, каким его изобразил А. Дюма, находился в Ланне.

С д’Артаньяном он был знаком по службе в гвардии. Мушкетером стал в год смерти Атоса, в 1643 году. А это значит, что они вряд ли сражались рука об руку. Да и все четверо мушкетеров могли быть вместе всего лишь на протяжении нескольких месяцев 1643 года.

Соединил их на много лет в своем романе Александр Дюма.

Исторические факты служили писателю лишь канвой, на которую он наносил узор своего собственного вымысла. Когда же его упрекали в том, что он извращает историческую правду, А. Дюма, как уже отмечалось, отвечал: «Возможно, но история для меня — гвоздь, на который я вешаю свою картину». Впрочем, что касается д’Артаньяна, то, по утверждению земляков-гасконцев, он был еще более героической личностью, чем смог себе вообразить романист. Факты его необычной биографии, насыщенной приключениями и подвигами и известные нам сегодня благодаря разысканиям историков и литературоведов, свидетельствуют об исключительной судьбе этого человека. Его история, говорят в Гаскони, правдива, как вымысел, и невероятна, как сама жизнь.

Замок Кастельмор и деревня Артаньян

Близ Пиренейских гор расположена столица древней Гаскони — Ош. Неподалеку отсюда, в местечке Люпиак, родился человек, послуживший прообразом знаменитого литературного героя — д’Артаньяна. Сегодня еще существует построенный в XI веке замок Кастельмор, где он жил.

Предание гласит, что в кухне этого замка в 1620 году появился на свет Шарль де Батц-Кастельмор д’Артаньян. Его родителями были Франсуаза де Монтескью-д’Артаньян и Бертран де Батц-Кастельмор.

Если от замка Кастельмор, гордого обиталища доблестных рыцарей, пойти по направлению к горам, то через несколько километров вы заметите огромный вяз. Словно букет из листвы, он раскинулся над крышами маленькой деревушки Артаньян. Земли, расположенные вокруг нее, издревле входили в баронат дворянского рода Монтескью — одного из старейших в королевстве. Во всяком случае, они принадлежали этой семье с тех пор, как Полон де Монтескью, конюший короля Наваррского, женился на Жакмете д’Эстен — даме из Артаньяна.

Так конюший короля Наваррского стал сеньором д’Артаньяном. Имя ��то наследовали его потомки, жившие с тех пор в замке на краю деревни.

Шли годы. И неизменно мужчины уходили отсюда служить в гвардию — это стало семейной традицией.

Слуга и шпага кардинала

Два старшие брата Шарля д’Артаньяна уже были офицерами, когда настал и его черед стать воином. Он знал: лишь мужеством можно пробить себе путь — кто дрогнет хоть на мгновение, возможно, упустит случай, который именно в этот миг предоставила фортуна.

Этому правилу исторический прототип д’Артаньяна оставался верен всегда. Что касается умения пользоваться случаем и извлекать для себя пользу, то и в этом реальный прообраз литературного героя показал себя большим мастером.

Долгий путь от Оша до Парижа остался позади. Но в столице мечта о плаще мушкетера сбылась далеко не сразу. Де Тревиль (товарищ дяди д’Артаньяна, а не отца, как в романе) определяет молодого гасконца в действующую армию — лучшую школу для новичка.

Отныне гвардейца д’Артаньяна видят там, где гремят пушки, раздается звон клинков и бой барабанов, там, где французские войска ведут битвы Тридцатилетней войны.

В конце 1642 года умер всесильный кардинал Ришелье. Не намного пережил его и Людовик XIII. Место кардинала занимает ловкий итальянец Мазарини, фаворит регентши, королевы-матери Анны Австрийской. Он решает распустить мушкетеров.

Д’Артаньян, к тому времени удостоенный чести быть мушкетером, то есть солдатом личной гвардии короля, оказался не у дел, правда временно. Каким-то способом, для нас оставшимся неизвестным, ему удается добиться назначения специальным курьером Мазарини. С этого момента гасконец надолго связывает свою судьбу с новым кардиналом.

Он остается с ним и тогда, когда Мазарини, вынужденный удалиться в изгнание, поселился в небольшом немецком городке Брюле близ Кельна. Здесь его часто видят в саду, он ухаживает за цветами, и кажется, что бывший всесильный министр отошел от дел, утратил интерес к интригам, забыл вкус власти. Но это только кажется. На самом деле кардинал и не помышляет складывать оружие. Он вербует новых сторонников, подкупает противников, собирает солдат. У него много дел, много их и у его доверенного курьера, посвященного в замыслы кардинала-изгнанника. Д’Артаньян вновь проводит дни и ночи в седле.

Однажды в начале 1653 года в Брюль прискакал на взмыленной лошади гонец короля. Людовик XIV, достигший совершеннолетия, приглашал кардинала в столицу. Вместе с ним возвращается и д’Артаньян. Опережая его, летит о нем молва не только как об искусном воине, но и как о тонком дипломате и мудром политике.

Не силой, так хитростью

В Париже д’Артаньян задержался недолго. Вместе с другими придворными он присутствует на церемонии коронации короля в Реймсе. А вскоре его видят под стенами осажденного Бордо, последнего очага сопротивления феодальной знати.

Осада занятого мятежниками города затянулась. Только хитростью можно было вынудить к сдаче его защитников. И д’Артаньян сыграет в этом деле главную роль. Здесь он впервые продемонстрирует свои незаурядные актерские способности. Ему поручают доставить в осажденный Бордо письмо кардинала с обещанием помиловать всех, кто прекратит сопротивление. Как пронести письмо в город, чтобы его не перехватили главари мятежников? Пришлось прибегнуть к маскараду. Д’Артаньян нарядился нищим. Солдаты разыграли сцену, будто гонятся за ним. Со стен осажденного города его заметили. Ворота на миг приоткрылись. Нищий прошмыгнул в них. Бледный от только что пережитого страха, он бухнулся в ноги, униженно целовал руки своим спасителям. И никто из них не догадывался, что под лохмотьями нищего спрятано письмо кардинала.

В еще более сложной роли ему довелось выступить во время осады испанцами города Ардра. В документах тех лет имеется описание этого дерзкого предприятия д’Артаньяна.

Положение осажденных с каждым часом становилось все труднее. В городе иссякли запасы продовольствия, свирепствовал голод, было съедено все, даже лошади. Солдаты едва могли отбивать атаки настойчивых испанцев. Ситуация была настолько критической, что защитники города, не выдержав осады, могли капитулировать. Необходимо было предупредить осажденных, что помощь близка и надо продержаться до подхода своих войск. Доставить эту весть поручили д’Артаньяну.

Но как прорваться сквозь кольцо испанских солдат, как проникнуть в город? Д’Артаньян разработал смелый и, как всегда, хитроумный план. Для его осуществления ему пришлось одному разыграть спектакль во многих лицах — переодеваться купцом, выдавать себя за слугу, притворяться немощным старцем. Ловко обманув с помощью такого маскарада испанских солдат, он пробрался в город к осажденным соотечественникам. Прибыл он, надо сказать, весьма кстати: губернатор намеревался выбросить белый флаг.

Что произошло с д’Артаньяном дальше? Нетерпеливый гасконец, вместо того чтобы дожидаться под надежной защитой крепостных стен подхода французских полков, несмотря на уговоры губернатора остаться, покинул в тот же день город.

Обратный путь сложился для него менее благополучно. На этот раз он решил изображать дезертира. Однако первый же испанский солдат, встретившийся ему на пути, заподозрил неладное. Мнимого дезертира доставили к командующему испанцев. Здесь в нем опознали французского офицера. Но счастье и на сей раз улыбнулось д’Артаньяну. Ему удалось бежать.

Серые мушкетеры

Ускользнув от, казалось бы, неминуемой смерти, храбрый гасконец снова появился в Париже для того, чтобы опять надеть широкополую шляпу с перьями и нарядный костюм королевского мушкетера — к тому времени Людовик XIV решил восстановить свою личную гвардию и установил одинаковую для всех форму. Впервые придворная рота из дворян, призванных охранять короля, была учреждена Генрихом IV, отцом Людовика XIII. Во времена Людовика XIV в личной его охране насчитывалось уже сто пятьдесят человек. Капитаном роты считался сам король. Фактически же ее командиром был капитан-лейтенант. Кроме того, в роте числился лейтенант, корнет, два сержант-майора, квартирмейстер-сержант, трубач и кузнец. Последний играл немаловажную роль, если учесть, что мушкетеры были конным войском. Обычно они несли службу внутри дворца, сопровождали короля во время его выездов. По двое, голова в голову, эскорт из мушкетеров скакал впереди королевского кортежа. «Поистине это прекрасные воины, — писала о них газета того времени, — великолепно одетые. На каждом — синий плащ с серебряной перевязью и такими же галунами. Только дворянин, человек исключительной храбрости, допускается в их ряды…» К этому описанию следует добавить, что камзолы на мушкетерах были алые, а масть лошадей — серая. Их так и называли — Серые мушкетеры. Позже была создана вторая рота, получившая название Черных мушкетеров. Они отличались не только по масти коней, но и по цвету камзолов.

Сначала мушкетеры жили рядом с королевским дворцом. Но потом те, что были побогаче, стали селиться и в других частях города, нанимая жилье за свой счет. А это не каждый мог себе позволить. Были среди них и такие, кто, кроме длинного дворянского имени и шпаги, не имели за душой ни гроша. Этим приходилось довольствоваться жалованьем — 35 су в день.

Выход из бедности многие из них находили в женитьбе. Решился на этот шаг и наш герой. Избранницей его стала Шарлотта-Анна де Шанлеси, дама из Сен-Круа. На церемонии бракосочетания 5 марта 1659 года присутствовали Луи Бурбон, король Французский и Наваррский, кардинал Мазарини, маршал де Грамон и многие другие придворные, их жены и дочери.

Наконец-то Шарль д’Артаньян разбогател — около ста тысяч ливров принесла ему женитьба на даме из знатного рода. Походную палатку заменил роскошный двухэтажный особняк на улице Бак, а резвого скакуна — громоздкая карета с сиденьем, обитым, согласно тогдашней моде, зеленым вельветом в цветочек и с такими же зелеными занавесками.

Однако недолго д’Артаньяну пришлось оставаться в кругу семьи. Скоро он покидает жену и двух детей ради новых ратных подвигов.

Любимец славы

Дерзкая смелость и находчивость, но еще более счастливая удачливость возвели отчаянного искателя приключений на самую вершину лестницы, именуемой придворным успехом. По ней д’Артаньян взлетел, шагая через три ступеньки. Отныне к его имени присовокуплен пышный придворный титул — «смотритель королевского птичьего двора». Это льстило самолюбию мушкетера. Тем более, что должность его была чисто номинальной и не требовала ровным счетом никаких трудов и знаний, зато доход приносила изрядный. Но, как видно, этого все же было мало тщеславному царедворцу. Со дня на день ожидали назначения его командиром личной гвардии короля.

А вскоре новая война с испанцами призвала д’Артаньяна на поле боя. Командир мушкетеров отличился при взятии Лилля летом 1667 года. За это ему пожаловали графский титул и назначили губернатором этого города. Пробыл он в должности губернатора недолго. А затем снова война. И снова д’Артаньян в седле.

Вместе с армией, которой командовал маршал Тюренн, обе роты мушкетеров выступили во Фландрию — началась так называемая голландская война. Летом 1673 года 40-тысячная французская армия осадила крепость Маастрихт на Мозеле. Участвовали в осаде и мушкетеры д’Артаньяна. Особенно жарко было вечером 24 июня. Этот бой стал последним для командира мушкетеров.

О смерти «храбрейшего из храбрейших» писали газеты, поэты посвящали ему стихи, его оплакивали солдаты и дамы, простолюдины и вельможи. Многие отдали дань уважения отважному воину, но лучше всех, пожалуй, сказал о нем историк Джулиани де Сен-Блез. «Д’Артаньян и слава покоятся в одном гробу», — писал он в «Дневнике осады и взятия города Маастрихта» в 1674 году.

Если сопоставить события, описанные в книге Куртиля де Сандра с повествованием А. Дюма, то легко убедиться, какие исторические факты служили писателю «гвоздем» для его «картины». Сама же «картина» была исполнена в свободной манере. Писатель весьма вольно обошелся с подлинной историей знаменитого мушкетера. Его рассказ следует за историей, но и развивает и дополняет ее. Точное соответствие исторической правде мало занимало автора приключенческого повествования. Герой А. Дюма принимает участие в событиях, которые происходили в младенческие дни подлинного д’Артаньяна. Не он, а его родной брат Пьер де Батц-Кастельмор (личность тоже весьма примечательная) был участником осады Ла-Рошели, и не он, а двоюродный брат Пьер де Монтескью позже (в 1709 году) стал маршалом Франции. Под пером автора гасконец превращается в ненавистного врага Ришелье, участвует во множестве необыкновенных приключений, связанных с этой враждой, чин лейтенанта он получает намного раньше, чем это было на самом деле. Все это вопреки подлинным фактам. Не говоря о свободном обращении с другими событиями биографии д’Артаньяна. Но нам дорога игра воображения писателя. Больше того, мы благодарны автору за то, что он дал ему вторую жизнь и что среди наших любимых литературных героев есть и д’Артаньян — именно такой, каким создала его фантазия писателя: храбрый, умный, справедливый.

Потомки д’Артаньяна унаследовали пышные титулы предков: граф д’Артаньян, маркиз де Кастельмор, барон де Сен-Круа и де Люпиак, герцог де Монтескью, сеньор де Шанлеси и т. д. Род д’Артаньянов до сих пор существует во Франции. Последний его отпрыск герцог де Монтескью выпустил в 1963 году книгу «Подлинный д’Артаньян». В ней он пытается подправить историю и доказать, что единственный, кто заслуживает памяти потомков, — это не Шарль д’Артаньян — прообраз героя А. Дюма, а Пьер де Монтескью, ставший маршалом и потому будто бы самый знаменитый представитель древнего рода.

В наш век появилось немало исследований, посвященных знаменитому герою трилогии А. Дюма («Три мушкетера», «Двадцать лет спустя», «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя»). Наиболее обстоятельное из них вышло в свет в 1912 году в издательстве «Кальман-Леви» и принадлежит Шарлю Самарану. Называется эта книга «Д’Артаньян — капитан королевских мушкетеров. Доподлинная история героя романа».

Образ д’Артаньяна и сегодня привлекает историков и литературоведов. Одни видят в нем типичного представителя своей эпохи, ту драгоценную каплю, в которой сфокусированы наиболее характерные ее черты. Других занимает вопрос о соотношении правды и вымысла в романах А. Дюма, они пытаются проникнуть в психологию творчества знаменитого писателя.

Издавна образ д’Артаньяна привлекает и художников. Поклонники мушкетера не раз встречались со своим любимым героем — они видели его в пьесах и опереттах, на экране кино. А те из них, кто побывал на его родине, в городе Ош, могли любоваться величественной, отлитой в бронзе фигурой доблестного гасконца, в которой слились черты отважного мушкетера и литературного героя, пережившего в веках свой прототип.

Роман Белоусов

38 notes · View notes