wasyazybow

[wasyazybow]

Инцидент (рассказ)

предисловие 

Это был обычный пожухший вечер, каких уже было много на веку. Не чем не примечательный, если относиться к нему просто как времени суток. А если как к вечеру текущего времени, то он был не таким как все предыдущие. То, что вечер был именно пожухший упомянуто не даром, ведь как ещё можно назвать время или состояние окружающей среды, когда за окном всё было тускло жёлтым, словно старая бумага, в частности небо и воздух вокруг. Этот вечер, этот странный вечер, начавшийся более года назад!

Инцидент.

Элеонора Гворгян, Вила Певзнер и двое бывших коренных жителей квартиры №22, как и подобает собрались в 6 часов вечера перед экраном. Ожидались и остальные жители всего второго подъезда дома №47 и те, кто успел оказаться в нём в нужное время, но они запаздывали как на зло.

На лестничной клетке, не очень отчётливо, но громка с кем-то спорил Виктор Ляпухин, депутат от правящей партии и кандидат в мэры города до случившегося, а после, единственное «лицо» законной власти в доме, если не считать управ совета.

В комнату вошёл Пётр Фёдорович, он же Фёдор Петрович, называли его кто как, электрик со стажем и просто умный человек, как он сам о себе говорил. Пётр Фёдорович постучал по стенке старого телевизора, надеясь что тот не сломается и не пропустить ежедневную передачу. Телевизор и не думал ломаться, он просто немного съехал с тумбочки и продолжил показывать синий экран с белым AU в верхнем углу. Электричество каким-то образом оставалось в сети, но связи ни сотовой ни стационарной не было.

-       Не пропустить бы – ворчал Пётр Фёдорович.

-       Не волнуйтесь, не пропустите! Это дело нашего принципа. - Вила Певзнер погрозила

пальцем. Будучи сама членом управ совета, и его председателем по совместительству, она искренне верила в собственные лозунги утверждения на еженедельных заседаниях. Неизвестно можно ли было бы сказать о всех его членах.

Под грохот спотыкающегося депутата, в комнату неуклюжа ввалился Виктор Ляпухин, отряхиваясь и бормоча под нос что-то, вероятнее всего неприличное.

-       Ну что, все собрались? -  Вила Певзнер медленно повернула голову по направлению к

Виктору Ляпухину. Ляпухин покряхтел, и промокнув лоб платком с именным вензелем недавно испечённого потомственного графа, с кривой миной зыркнул в дверной проём.  

-       Ну что, все собрались?! – рявкнул Ляпухин на возившегося там Пашку.

-       Вроде бы все, нет, точно все, каждый в своей квартире, все перед зомбоя, аэ-эм, т-

то есть перед экранами, все готовы! Лично проверял. – охая и переводя дыхание отдышался Пашка.

-       А чердак тоже проверил? – пряча платок в нагрудный карман, Ляпухин недоверчиво

посверлил взглядом Пашку.

-       Так это, на чердаке вроде же, вроде не живёт никого, ну кроме чур, ой, тьфу, то есть

лиц братского нам народа. Но они вроде же не обязаны к просмотру. – Пашка полагал, его сейчас пошлют на чердак, либо ещё в какое не столь отдалённое место. Ему порядком поднадоели ежедневные передачи, и он ностальгировал о прошлых временах, но это во всяком случаи лучше, чем лазить по лестнице вверх-вниз, тем более когда и так уже устал.

-       А может там прячется кто? Та шучу я! Давай, иди в свою квартиру, и живо к телевизору,

а не то, ух! – Выпучив глаза, Ляпухин погрозил засаляным кулаком Пашке. Обладая мягко говоря не самым большим разрезом глаз, и по совместительству обилием лицевого сложения, Ляпухин не смог выпучить глаза в полном мере, и просто их скосил.

Успокоившись, бывший депутат двинулся к дивану и остальным членам управ совета. Вила и Элеонора вежливо подвинулись, но это не помогло Ляпухину разместить на диване даже половину «нижней части» своего тела, в силу его частого и статусного депутатского питания.

-       Гражданин, вы что не видите, вы мешаете занять законное место лицу управ совета,

поднимитесь! – обратилась Элеонора Гворгян к сидящему рядом жильцу квартиры №22.

-       Простите, вы э-это мне? – щуплый мужчина лет сорока, растерянно и неловко

запнулся, вероятно вспомнив школьные годы и строгую учительницу.

-       А вы что сами не понимаете? Вы заняли весь диван, вместе со своей второй половиной.

Встаньте! –  Гворгян, высокомерным и уверенным тоном, продолжала поучать несчастного, аки провинившегося двоечника.

-       Простите, но где же будем сидеть мы? – законная жительница и супруга хозяина

квартиры №22 лишь грустно моргала, надеясь разжалобить. Но тщетно. Делать не чего, следовало подчиниться приказу, тем более - это было бы даже не вежливо в какой-то степени, ведь члены управ совета соблаговолила провести последние 24 часа именно в их квартире.

-       Какая разница где, главное не впереди представителей управ совета, пересядьте по

дальше, на пол к примеру. Давайте, давайте. -  Резким жестом, Гворгян помахала сидящим на диване, как будто отгоняла муху.

-       Да, да, бросьте свои асоциальные пережитки эгоизма. В такую трудную минуту,

деструктивно думать хоть в малой степени о чём-то личном!  Вставайте, не ленитесь! – Вила Певзнер погрозила пальцем. Читать мораль и стыдить кого-то, было её излюбленным занятием.

Жильцы квартеты №22 стыдливо поднялись со своего насиженного места. Неизвестно, что было сейчас на душе у каждого из них. Они отошли по дальше и сели на пол за диваном, но не очень далеко, что бы не видеть экран телевизора. Члены управ совета с подозрением смотрели на них, было попросту ненормально находиться в состоянии грусти во время ежедневного телевизионного выпуска. Это можно сказать «праздник всего дома», а тут эти кислые рожи. Вздор!

Пётр Фёдорович ещё пару секунд помаячил возле «ящика» и направился к дивану, но, место было уже занято, и ему пришлось ютится на старой тумбочке возле двери в комнату. Хотя сам Пётр Фёдорович и не был членом управ совета, и в принципе мог бы посмотреть новый «выпуск» и у себя дома, но находиться в одной комнате с «субъектами власти», да и в добавок смотреть с ними обращение, это великая честь! великая честь для Перта Фёдоровича.

-       Не опоздал? Не опоздал ли?! – в комнату вскочил четвёртый член управ совета,

Исламбек Бербекаев. Точно не известно, какой именно деятельностью он занимался до попадания в дом №47, но с первых дней он очень сильно понравился Виктору Ляпухину, ни то из-за своих громогласных и резких высказываний в адрес лидеров дальнего зарубежья, ни то из-за того, что он первый поддержал инициативу самого Ляпухина о создание управ совета. Да и Элеоноре Гворгян он тоже пришёлся по вкусу, земляк как ни как. К слову ни один из «субъектов власти» - членов управ совета, не был жильцом дома №47.

Исламбек сбросил мокрую куртку, вероятно он побывал на «наблюдательном пункте», хотя и не факт, и усевшись на перила дивана, по правую строну от Ляпухина, уставился в экран. Прошло полторы минуты.

Наконец, по экрану поползли полосы. Он мигнул, и показалась длинная заставка одного из центральных каналов. На экране появился всем известный, многими любимый, ещё большими ненавидимый, нынешний Президент страны! После инцидента, он сразу выступил по ТВ, сразу через неделю после инцидента. Ещё через два дня было второе обращение. А потом была «передышка», где-то на месяц, может меньше, и после этого президент стал выступать регулярно и каждый день.

-       Уважаемые, граждане. Дорогие, россияне – начал он свой успокоительный доклад, о

том, что у правительства всё под полным контролем, как и всегда это было, что скоро оно решит ВСЕ проблемы, а эту в первую очередь, и все находящиеся в кризисном положении будут спасены. Президент рассказывал долго, и очень обнадеживающе. Правда каждое новое обращение, мало чем отличалось от предыдущего, разве что фразы были переставлены местами, смысл, если это конечно можно так назвать, оставался тем же. Но мало кто мог это не то что понять, но даже банально заметить! После многих лет правления нынешнего президента, люди попросту отвыкли от этой способности. Не говоря уже о «субъектах власти». Как ни как идеология не позволяла понимать, да и воспитание тоже.

И всё таки было в этих обращениях что-то. То что соединяло «народ» дома №47. Обращения президента были неким винтиком стабильности и дисциплины, главным аргументом от «субъектов власти», тем, что внушало надежду в людей. Эти обращения стали своего рода культовыми, не без помощи управ совета, разумеется.

С гордостью и патриотическим пылом, смотрели в экран телевизора Ляпухин и Исламбек, второй даже приложил ладонь к груди, закрытую футболкой с изображением лица «лидера». С неприкрытой страстью вслушивалась в каждое президентское слово, опытный семейный психолог и эксперт в области патриотического воспитания молодёжи в условиях непреходящих ценностей, Вилла Певзнер. Голос президента разгорячал её, а когда лицо лидера показывали крупным планом, она даже закусывала губу и подкатывала глаза. Эх, жаль что он не встретился ей 18 лет назад. Тогда бы не было этих 5 разводов, и никаких отправленных в детдома неполноценных и нежеланных детей. Идеальный мужчина, политик лидер и борец, он оставался лишь во влажных и бурных фантазиях Вилы Певзнер!

Через 5 минут, обращение закончилось, как всегда гимном. Жилец квартиры №22 даже поднялся с пола и положив правую руку на сердце, пытался подпевать.

-       Вот же «…» - неприлично выразился Исламбек.

-       Э! Думали мы так просто сдадимся, да. Хлебом солью их встретим, да. Флаг стащим и в

колбар, клаб, кбабала-тцэа, «…» в предатели «…» страны?! – Исламбек снова выругался, пытаясь выговорить слово «коллаборационисты».

-       Это уж умеют, но я думаю наши ответку уже дали, а чё бы тогда обращения были, да и

обещания тоже? Уж если правительство даёт обещания, так верить надо! – указал пальцем в потолок Виктор Ляпухин.

-       Безусловно, безусловно, и не как иначе! – подскочила с пола жительницы квартиры

№22. Остаётся загадкой, действительно ли она верила в слова как президента, так и Ляпухина, но сам Виктор Ляпухин искренне верил в сказанное им. Причём всегда! А дела? а что дела, главное верить в сказанное, никто ведь не сказал, что дела депутатов должны потом соответствовать их словам?

«Субъекты власти», поспешно вышли из квартиры №22, каждый направлялся в «свою» квартиру, добросердечно сдаваемую им законными жильцами.

Когда стук каблуков по ступенькам стал затихать, невысокая фигура возникла в одном из проёмов входной двери.

Шарков Валера прислушался. Шаги утихли полностью, вроде никаких смущений и возмущений не было, во всяком случаи открыто.

-       Они что-то уже заподозрили, так батя? -  из-за спины Шаркова раздался голос его сына.

-       Думаю. – Шарков смотрел куда-то вверх, перебирая крышечку от газировки между

пальцами.

-       Думаешь НЕ заподозрят? Как? Это же ваще полная шиза, как можно этого не понять,

насколько же надо быть… они что, и впрямь настолько тупые? – сын Шаркова опёрся локтем о стену прихожей.

-       Думаю, когда это всё кончится – спокойно ответил Валера.

-        А ещё, ещё думаю, на что ты  умудряешься  тратить время?  Интернета нет,  из дому ты

не выходишь, из мультиков ты уже вырос, за занятием спортом я тебя ни разу не видел. В чём дело? Ведь этот выпуск «обращения», недельной давности. Второй раз в «эфир» пущенный. А новый то не смонтировал, так получается? Или не прав я? – Шарков обернулся к сыну, и покачал головой, со стыдящим выражением лица.

-       Бать, одного монтажа не достаточно, он того, чё-то новое говорить должен. И, батя,

зачем мы вообще это устроили, для чего? – пожав плечами Шарков младший повысил голос, что в подъезде даже раздалось негромкое эхо. Шарков тут же захлопнул дверь и подбежал к сыну.

-       Не ори об этом, а то тем более заподозрят! «Зачем нам это». Затем, это моё дело,

раньше они нам свои помои в мозг вливали, тоже всё монтировали, обращения проводили типа к народу, всё обещали, всё втюхивали, вот теперь наша очередь пришла, теперь СМИ в руках простого народа. Эх, жаль я не могу увидеть морд, хотя нет, не могу увидеть рях, этих членов управ совета. Толи ещё будет, это ещё «цветочки», я им устрою! – Валера Шарков сжал кулак и погрозил им над головой. Шарков младший лишь робко смотрел на своего разгорячённого папаню. Подумать только, в тайне от всех, подсоединить общий телевизионный кабель к собственному компьютеру, и транслировать поддельные обращения президента и правительства, и это ещё цветочки?! Страшно было представить, какие «ягодки» готовил Шарков для лиц «законной власти»?

-       Только ты главное не проболтайся! Учи себе информатику да программирование,  

и хватит с тебя. И главное молчок, понял, молчок! – Шарков приставил палец к губам. Он отошёл от сына обратно к входной двери, и прислонился к дверному глазку.

-       Все твои навыки,  да и ты сам, всего  лишь  винтик, в моей великой комбинации. -  тихо,

шепнул Шарков и запер дверь на ключ.

Шарков не стал задерживаться в прихожей, и вместе с сыном поспешил в кухню, где его дорогая супруга уже накрывала на стол.

Да, несмотря на полную изоляцию дома №47 от внешнего мира, еда периодически в нём появлялась. Во всяком случаи, раньше она появилась несколько раз, около трёх месяцев тому назад. Тогда сразу после «инцидента», самые храбрые из жильцов организовали вылазку, некоторые просто ушли в разведку или к родственникам живущим в других, не столь отдалённых местах, в надежде что там «инцидент» не случился. С тех пор их никто не видел. Но это не остановило жильцов дома №47! Они всё равно устраивали вылазки, и на этот раз удачные, удалось пробраться в заброшенный но всё ещё работающий супермаркет, и раздобыть еды. После, по приказу управ совета, и благодаря гениальному изобретению Петра Фёдоровича – проводу обматываемому вокруг разведчика, вылазки стали более менее регулярными. В основном в них ходили добровольцы или посылались провинившиеся жильцы для искупления «вины». Но после того как в один из часов, провод притянул только нижнюю часть «провинившегося», вылазки проводились гораздо реже и отправляли в них только за очень большие, по меркам местных законов, преступления.

Добытая во время вылазок еда, поровну распределялась между всеми жильцами. Ровность, правда, у всех была разной, и лучшее: копчёное, соленье, напитки и сладости уходили в управ совет, что по хуже к тем, кто был рангом по ниже, а самое простенькое, хлеб, крупы, макарошки шли прочим жильцам.

П��мимо этого, по приказу «субъектов власти», все жильцы, как местный так и пришедшие, обязывались выращивать у себя дома овощи, зелень и, и всё остальное что не было запрошено «приказом о вегетарианстве», придуманным лично Вилой Певзнер. На самих членов управ совета этот закон разумеется не распространялся.

Шарков уселся за стол, и вытащив из своего левого кармана «воронье» перо, принялся нарезать им кружок «домашнего» пшенично-травяного лаваша. Конечно это было не единственное блюдо на столе Шарковых. Основное блюдо – похлёбка из макарон и птицы, сегодня вороны, наверное вороны. Шарков был не таким и дураком как это могло показаться с виду. После инцидента и начавшихся вылазок, он смастерил в форточке импровизированную ловушку для птиц. И попёрло! У Шарковых с тех пор было мясо почти каждый день! Вот только птицы последнее время пошли, какие-то, мягко говоря, странные. У одной из них были перья, что ими хоть резину как ножом режь, у другой, потроша, жена нашла внутри, сложно сказать что, оно вроде и есть, на ощупь что то твёрдое, бугристое, а с виду, его вообще не видно, полностью. У третьей, в животе был найден проросший куст, маленький такой кустик, с ягодками. Шарков конечно же не дал их есть ни кому из своих, и попробовал первый. Ну что, хорошие ягодки, честно говоря Валера не отказался бы от добавки. Только после их употребления он перестал ходить в туалет, не в том дело, что у него запор, он в принципе прекратил испражняться! Организм Валеры Шаркова стал полностью безотходным! Может выведение шлаков и происходило, как-то, но это было не заметно для зрения и не ощутимо для самого Шаркова.

-       Бать, ну что будешь пробовать, а  то мне уже очень сильно кушать охота – Шарков

младший проглотил слюну смотря на тарелку полную воды с парой кусков мяса величиной с мизинец.

-       А не заслужил ты, тунеядюшка, кто не работает, тот не ест! – Шарков с солидным

видом раскинулся на стуле со спинкой.

-       Попробовать то всё равно надо, это же ты у нас дегустатор-затейник. Ну а я чем по

твоему не заслужила? И чего это он провинился Валера, повздорили уже что ли? – жена Шаркова потрепала край подола своего платья.

-       Можете есть спокойно. Я уже его пробовал, ровно 24 часа назад. Ну как сказать

спокойно, это сейчас со мной нормально всё, почти. А там, кто знает, с виду и не скажешь. Поэтому, осторожнее, друзья ребята, берегите себя, особенно в это время. – Шарков положил руки за голову и закрыл глаза. Остальные члены семьи Шарковых уселись за стол и преступили к своему потреблению пищи.

-       А что нам себя беречь, и причём тут это время? Куда беречься-то? – принимая из рук

матери тарелку с «супом», спросил Шарков младший у своего отца.

-       Как это? Ещё как надо беречь себя! Мы единственный оплот оставшегося

человечества! Кто если не мы? – Шарков строго взглянул в лицо своему сыну, от чего тот чуть не упустил ложку из рук, громко зазвеневшую в тарелке.

-       Что ты такое говоришь, Валера? Ну как это мы последний блокпост? По телевизору

снова показывали обращение, в управ совете говорят, что из центра скоро пришлют помощь, уже близко! И может зря мы закон о вегетарианстве не соблюдаем. – сделав как ей показалось умный вид, жена требовала ответа от своего незадачливого муженька.

-       Не блокпост, о оплот!  - поправил жену Шарков.

-       В управ совете говорят? А ты меньше их слушай. Вот устраивают они свои заседания, а

ты сквозь уши пропускай и всё! – осторожно, что бы не обжечься, сёрбая суп из алюминиевой ложки, ответил Шарков.

-       Как ты можешь говорить такое?! И тебе не стыдно?! Мы нашему управ совету всем

обязаны. Он для нас всё, всё для нас, они говорят! - Жена Шаркова стукнула кулаком по столу. Когда проводилась новое заседание управ совета, она никогда не пропускала его, и старалась приходить одной из первых, если не самой первой.

-       Что?! Сделали?! Ну-ка, ну-ка, это что это они для нас интересно сделали, а? Наш управ

совет, наш? Ни одного местного. Наш управ совет. Ну-ка, ну-ка расскажи ка, что они тебе влили в башку, какой лапши навешали? – Шарков нагнулся перед столом, прищурив глаза ка будто он был опытным следователем и допрашивал подозреваемую. На самом деле, Валера был не так уж опытен, скорее самоуверен, и ни в одной из наук или дисциплин не разбирался в полной мере.

-       Как ты можешь такое говорить? И это мой муж?! Люди добрые! Да знаешь ли ты, управ

совет делает для нас всё! И всё для нашего народа, это люди изо всех сил работавшие на наше благо, а теперь сплотившие жильцов! Если бы не они, то мы, то мы, мы… Мы им памятник поставить обязаны, и то этого мало будет!  - доверчивая, и очень ведомая, с детских лет преданная пропаганде, жена Шаркова до хрипоты выражалась громко, и махала обеими руками перед лицом своего супруга. Если бы она узнала, что все эти обращения президента были подделкой её мужа, она бы прилюдно расстреляла их обоих, или что ещё по хуже!  

-       Вот зачем ты затеял скандал, нервируешь меня?! У меня завтра день тяжёлый, я

готовлюсь к новому конкурсу красоты! – Шаркова встала из-за стола и пересела в старое кресло, обиженно сложила руки на груди. Валера ничего не ответил ей, а лишь хрипло похихикал. Это был уже не первый меж домовой конкурс красоты объявленный управ советом, не первый десяток за этот год. Что характерно, количество проводимых конкурсов красоты только увеличивалось в проекционном порядке, и по подсчётам самого Валерия, через год количество проводимых конкурсов красоты составило бы три с половиной в час!

-       «Помощь прейдёт», ха! – Шарков прервал минуту молчания дерзким возгласом,

передразнив доверчивую супругу.

-       Там нет ничего, запомни это! Ты видела хоть один свет в окне противоположных домов

а человеческие голоса, а новых беженцев, где они, а? Врут они тебе, врут как дышат. Мы единственное оставшееся человечество, и мы должны будем пристроить новую цивилизацию! – резким движением, Шарков вскинул указательный палец вверх, заодно сбив стакан с заваренным чаем из лимонника.

Начался скандал, и Шарков ещё долго спорил со своей женой. Шарков младший молча доел «суп» и ушёл к себе в комнату. Он присел на диван, и достал изо рта кусочек припрятанного за щекой птичьего, наверное, мяса. Заниматься созданием нового поддельного «обращения» было уже слишком поздно, старые часы показывали 9:50.

Через пять минут примерно, Шарков померился с женой, или что вероятнее, она с ним. Шарков зашёл в комнату к сыну, тот в это время сидел молча на своей кровати просто болтая ногами.

-       Завтра же за роботу! Понял? А теперь спать. – Шарков погрозил пальцем сыну, и

закрыв дверь стал выключать свет и готовиться ко сну.

Шарков младший подождав пока все заснут, встал с кровати, и наклонился за тумбочку.

-       Я, я принёс – дрожащим голосом тихо произнёс Шарков младший. Он вынул из-за

пазухи припрятанный кусок мяса и помаячил им перед задней частью тумбочки.

-       Вот как, ну что ж. Посмотрим – из-за тумбочки раздался вальяжный, но хитрый голос.  

Шарков младший протянул вспотевшую, дрожащую руку с кусочком мяса, в темноту за тумбочкой. Он тяжело сглотнул, и резким движением, кинув кусочек мяса, тут же одёрнул руку обратно. Кусок мяса остался лежать на полу. Из-под тумбочки медленно показалась какая-то членистая конечность, похожая на тараканью лапку, затем вторая, третья, показалась продолговатая кисть из которой эти «тараканьи лапки» росли. Конечности-пальцы обхватили кусочек мяса, и за долю секунды затянули его в темноту. Раздалось приглушённое, но жадное чавканье.

-       Что-то маловато сегодня. Халтуришь. Ох и получишь ты за это. Что бы завтра же было в

десятеро больше! А не принесёшь, я всем о твоей тайне расскажу. – голос причмокивал и нагло вычитывал Шаркова младшего.

-       Нет, не надо! Я не знаю как мне раздобыть больше мяса? Не рассказывай, прошу, не

рассказывай, меня же и убить за такое могут! Ты же знаешь, что для них эти «обращения»! – Шарков младший вцепился пальцами в свою футболку и всхлипывая, чуть было не упал на колени.

-       Меня это не волнует. Не ты, так кто то другой будет моим новым рабом. Подобных

тебе тут не одна квартира, если не больше. И не вздумай что-то сделать со мной, а не то я прямо сейчас же побегу отсюда. Догадайся к кому?! – Голос ехидничал, морально издеваясь над Шарковым младшим.

-       Но я не могу, я не знаю откуда его достать? Я не знаю! Но я найду, найду, правда. –

Шарков младший жалобно скулил у тумбочки, но старался делать это тихо, и периодически озирался на дверь в комнату, прислушивался, не проснулись ли родители.

-       Конечно найдёшь, куда ж ты денешься. У тебя просто выхода другого нет, ничтожество.

А теперь заткнись и не мешай мне спать. У тебя завтра тяжёлая ночь. –  Голос зевнул, начал ёрзать под тумбочкой, и вскоре умолк.

Шарков младший лёг на кровать обливаясь потом, его сердце колотилось в груди словно поршень в дизельном цилиндре. Ни о каком сне не могло быть и речи. Он не знал что делать дальше. Загнан в угол! Буквально пол года назад всё шло «нормально», по нынешним меркам. Его отец ловил птиц, мама бегала на заседания жильцов и конкурсы красоты, он монтировал «обращения». Но вот, пару-тройку недель тому назад, какая-то тварь, тварь пробравшаяся из вне, заметила как он подделывает обращения президента, и теперь живёт под тумбочкой шантажируя его! Что же делать? Что делать?! Бежать? Куда? Идти в «народную дружину», и потом бежать? Но что дальше, что дальше? Это сон? Нет, это не сон! Что же делать? Может и в правду пойти в «народную дружину» и уже там раздобыть по больше мяса? Как? Как, он придумает потом, а сейчас надо поспать.

-       И запомни – От раздавшегося прямо над ухом голоса «голоса», младший Шарков чуть

не испортил недавно постиранную простыню. Он задержал дыхание и вытаращил глаза пялясь в полумрак перед собой. На пару секунд, его сердце буквально замерло и снова заколотилось в сумасшедшем темпе.

-       На завтра, мясо должно быть не только больше, но ещё и сырым! –  На слове «сырым»

голос поставил ударение и произнёс это даже с какой-то яростью, злобным басом. Шарков младший подскочил и обернулся, надеясь увидеть до селе невиданную им тварь, но рядом никого не было. Спать перехоте��ось от слова совсем.

-       Только в «народную дружину», только в дозорные, только в дозорные! – Повторял

Шарков младший, цокая зубами от ужаса.

Вокруг всего дома №47 тянулся искусственный земляной ров, сверху он имел щитообразные усилители сделанные из стальных входных дверей, с вырезанными электросваркой импровизированными бойницами. Подобную конструкцию было принято возвести сразу через несколько дней после инцидента, так на всякий случай, что бы от врагов там всяких защищаться.

Хотя в защите дома несли повинность все жильцы мужского пола, на данный момент, этим занимались лишь «народные дружинники». Это были четверо, в прошлом «деструктивных элемента общества», а ныне ярые сторонники и защитники Управ совета, и побочно всех остальных жильцов, но чаще всего первых от вторых.

Куцый, Штырь, Флакон и зам начальника дружины, Жэка Шпала. Ну и собственно сам начальник дружины, бывший сержант РОВД, Геннадий Плюхин. Единственный из жильцов, не считая Исламбека, имевший огнестрельное оружие, табельный Макаров. Жаль только у Плюхина их было всего две штуки, на всех дружинников не хватило. Дружинников пытались вооружить имевшимися у одних жильцов пневматическими ружьями, но так как это оружие, со слов самих дружинников: «какое-то бабское, а для пацанов нужны волыны», им предоставили возможность вооружиться самим. Если точнее то «розочками» и бейсбольными битами. Всё те же жильцы, земля им пухом, предоставили для народных дружинников собственный тепловизор. Но опять, дружинники отказались и от тепловизора, так как видели через него всё в радужных: «типа цветах, а они что, петушары какие-нибудь чё-ли?». В общем, защитники дома 47 усердно всматриваясь в непроглядный туман через пустую стеклянную бутылку.

-       Тьфу, …! Не вижу ни…! - Шпала плюнул сквозь зубы, и с размаху кинул бутылку далеко в

туман. Его товарищи в этот момент потрулировали вокруг «не родного» дома внутри земляного рва, поджидая коварных пендосов, ну или кто им там это всё устроил? Врагов народа в общем. Сам Шпала тоже не дремал, сидя на корточках не сильно-то и подремлешь, не удобно.

Периодически выходил на улицу и сам Гена Плюхин, он же «товарищ начальник».  Плюхин подходил к «броне щитам» и поглядывал в дверные глазки, полагая, что так можно будет лучше разглядеть притаившихся врагов.

Конечно, несмотря ни на что, тепловизор всё таки применялся, на перестроенном в наблюдательный пункт, закрытом балконе.

Пётр Фёдорович закончил просмотр «обращения», и отправился на «ночной», хотя может быть и дневной, дозор. Сегодня он подменил Пашку, когда тот дежурил во время «обращения», а завтра будет его очередь дежурить во время обращения, а Пашка наоборот смотреть со всеми телевизор.

Пётр Фёдорович стал всматриваться в темноту через тепловизор, потачивая сухарик ржаного хлеба. И тут открывалось нечто весьма интересное. В тепловом спектре, этот «туман» вёл себя странно. В холодной «синеве» вспыхивали и шли волнами красные и оранжевые «барханы», поднимались красно-зелёные клубья, катили жёлтые «облака». Что было источником их тепла, неизвестно. А так, без тепловизора, «обычный» пожухший туман. Жёлтый туман.

Жёлтый туман. Он тянулся по трассе, скрывая всё что было дольше десяти метров. Этот желтоватый туман, хотя даже не туман, а как будто сам воздух приобрёл подобные свойство и цвет. Несколько холмов по бокам трассы, позади руины города, впереди неизвестность.

По трассе, пробираясь в слепую, двигались двое. Парень лет 18, среднего роста, с мешком или скорее просто очень старым рюкзаком за спиной, под завязку набитым нужными приспособами. За поясом нож и самодельная палица, похожая на гранату Кайзеровской Германии, десяток кислотных гранат, тоже самодельных.

Он двигался быстро и энергично, таща за собой свою младшую сестру, за её спиной имелся такой же мешок-рюкзак. За тоненькую ручку, брат тащил сестру, сам не зная куда, туда куда шёл сам. Его громкие возгласы было слышно за сотню метров, и даже в таком непроглядном тумане, кто-то идущий впереди, услышал бы это, и понял что поблизости есть кто-то ещё.

-       Ни тяни меня так сильно, мне больно. Ты же знаешь, я не могу бегать. – пропищала

маленькая девочка лет 8-9, она семенила своими тонкими ножками насупившая за братом.

-       Ничего, ничего. Мы прейдём, мы скоро прейдём, подожди ещё немного. – он только

ускорил шаг и двигался  с ещё большим рвением. Уже не ев несколько недель, а если и ев, то какой-то пищевой мусор или подножный корм, они всё равно выживали, а у брата даже была какая-то энергия, рвение, не столько от еды сколь от его упорства!

-       Они думали им всё будет сходить с рук? Они думали что можно теперь всё, можно

творить любое жестокосердье, ложь, клевету, разврат, погрязшие в себялюбии и тщеславии,  и после этого они хотели жить в процветающей стране. А вот получайте теперь! Это кара с выше, всё что случилось кара свыше! – с огнём в глазах, он чеканил каждый шаг, его рука была крепка, хотя он сам был не очень силён, и даже наоборот.

-       Кретины, животные, не видящие сути вещей! Это вам за всё ваше зло, но это не всё, это

не всё слышите не всё, ещё я вам добавлю, слышите?!  - он резко обернулся и громко крикнул куда-то в даль.

-        У нас теперь нет дома, наши папа, мама, бабушка, что  с ними? Разве это всё тоже кара

с выше? – голос сестры был как тихий шёпот на фоне его криков, но он всё равно смог их расслышать. Порою несмотря на возраст, она рассуждала как вполне взрослая женщина, взрослая умная женина.

-       Нет, нет, что ты, на нас кара совсем не снизошла! С чего ты это взяла? Наш дом цел, а

родные живы, я верю в это! – он слегка присел, что бы поравняться лицом с сестрой, так как она была значительно ниже его ростом.

-       Но я видела ка разрушался наш дом, я видела! -  голос сестры дрожал, и она еле

сдерживала слёзы. Её брат на минутку задумался от таких слов. Он попытался подобрать нужное оправдание происходящему вокруг.

-        Ну что ж, значит  мы должны смириться с этим, нужно уметь терять! Зато зло получит

кару. На наши родные будут жить вечно, и мы потом встретимся с ними! Так и будет! Ведь это главное, это! – Он посмотрел в глаза сестре.

-       Общество было достойно этого возмездия! За всё то зло, за всю их жестокость!  Я

конечно очень люблю наших близких, и я не верю что они погибли, но надо было думать, прежде чем давать мне имя «Эдик». Я понимаю, что мама и папа росли в стране, где «люди были добрее»(с), но сейчас! Я из-за этого школу сменил! Да ты знаешь, моя сестрёнка, что такое эти животные, это не люди?! Мне голову побрить пришлось, потому что у меня «причёска типа бабская, да?»! Я курить стал, потому, что «чё не куришь, не пацан да?».  Я себе выщерблину в зубах сделал, только потому что «чё семки не ешь, не четкий, да?»! Я чуть цирроз не заработал, только потому, что писав это для чётких пацанов! Да я из-за того что бы доказать им свою нормальность даже потерял… - и тут он за��нулся, поняв, что его сестре ещё рано знать о «потере невинности».  

При всей своей эмоциональности и кажущейся с виду ярости, он был очень приличным и воспитанным молодым человеком, по возможности старавшийся не выражаться пошло, особенно с маленькими. Даже больше, он старался всегда помогать младшим и защищать их как можно чаше. Он даже был рад остаться на второй год, хотя это и не было его личной инициативой, но зато он мог теперь с уверенностью защищать слабых и невинно обиженных. До тех пор, пока не пришли они, эти животные, ходившие толпой, нападавшие как подлые волки на всех кто не был подобен им! И попробуй только скажи на них что? Разжигаешь! И это только дети, а что же до взрослых: школьный психолог, не видевшая собственных детей от слова совсем, всеми силами вливавший его в коллектив! Мажорака, главный «спонсор» школы со своей псинкой, больше похожей на выкидыш ксеноморфа. Продажные и алчные учителя, «за разжигание» настучавшие в суд на родителей одноклассника, покалеченного «животными». Директор школы, Иван Борисович Авеномич, с его лёгких рук происходило всё бесчинство «статусных» учеников над «низшими», тут и говорить нечего. И это не весь комплект. Казалось, что «Эдика» преследуют и окружают исключительно подонки и худшие из отбросов общества. Но нет, не он был одним таким! Он помнил плачущих на коленях матерей, перед высокомерными властителями. Помнил толпы ублюдков, избивающих одиночек, и не один раз это было на его глазах. Помнил врачей, которые резали тяжело больных, нищих подростков, бездомных и просто одиноких стариков, только из-за того, что у очередного «от народа»,  печень не справилась с 50 литрами спиртного. И теперь этим врачам наверное уже в стотысячный раз подняли зарплату. Такими же были и «господины полицейские», буквально тянущие зазевавшихся одиноких людей из парков и собственных машин, только бы выполнить план по раскрываемости. И власть имущие, в оправдание коих, «судьи» придумывали такой бред, что ни каким Крыловым и Чеховым с Ильфами и Портовыми не снилось, вот только смешно от этого не было от слова совсем.

Он бы рассказывал ещё долго и эмоционально, но вдруг заметил, что глаза его сестрёнки, полные набежавших слёз,  смотрят прямо в упор, в упор его сознания, его личности. Этот взгляд скорби пронизывал саму душу.

-       Прости, я не хотел тебя обидеть – он тихо прижал к себе последнего близкого ему

человека.

-       Может тебя понести? Устала же, давай, залезай на плечи. И рюкзак я твой тоже понесу,

серьёзно. – спросил он, тихо поцеловав сестру в темечко.

-       Нет, не надо, что ты. Я и так тяжёлая, а вдруг ты надорвёшься? Как же я буду тут без

тебя? – потёрла правый локоть за спиной, его сестра.

-       И может быть… может быть нам лучше было перемещаться на том велосипеде,

брошенном у обочины? Так и быстрее, и тебе легче. – сестра вздохнула, смотря куда-то в пространство слегка опустив глаза.

-       Если будет ещё один велосипед по дороге, обязательно его захватим, обещаю. Ну,

давай лапку. Пошли. А твой рюкзак всё таки понесу я. Мне не тяжело. – он помог сестре стащить рюкзак, и взяв его в левую, а ладонь сестры в правую, зашагал снова на встречу неизведанному.

Так они и шли. За всё время пути, они не разу не слышали ни одного взрыва, ни выстрела, ни лязга гусениц, ни очередей автоматического оружия. Ни какой подбитой техники, ни нашей ни вражеской. Всё так «тихо», за исключением странных звуков, явно не принадлежавших людям.

Однажды, они убегали от каких-то тварей. Они преследовали путников на холмах вокруг дороги. Их не было видно целиком, но судя по теням это были собаки с телом «жеребёнка», метра три в высоту, или гигантский гривастый волк. Конечности тех тварей сгибались в пяти местах или больше. Одна из них уже было подскочила к убегающим, но брат вовремя кинул колбу с кислотой, видимо попав прямо в морду псине!

Вспоминая о недалёком прошлом их жизни, путники прошли ещё пол километра.

В дали что-то замаячило. Оно было явно не движимое. Брат и сестра замедлили шаг, и насторожились, пригнулись. Подойдя по ближе, они поняли что это брошенная легковая машина.

Решили заночевать в ней, благо дверь была открыта. Они не стали есть, а лишь попили кипятка разогретого на армейском таганке отца.

Сестрёнка тихонька засопела, свернувшись калачиком на заднем сиденье. Брат опустил оконные стёкла, и поставив блокировку дверей, к счастью машина была механической больше, чем электронной, и разместился в кресле водителя. Он засыпал постепенно, обдумывая всё происходящее с ними, всё, что наговорил сегодня. Он смотрел в туман, жёлтый, пожухший туман. Возможно там, за десятки, сотни миль есть что-то. Может город, может нет, может кто-то, выжил? Тишина. Он пытался засыпать, нужно было накопить силы. Уходя в сон, краем уха он расслышал приглушённый шум. Шум, которого они раньше не слышали. Откуда он здесь? Это были удары, глухие удары, как будто взрывы артиллерийских залпов, где-то вдалеке отсюда. Но это были не пушки. Он открыл глаза, сон немного отступил. Он смотрел в окно автомобиля, смотря в ту сторону откуда раздавались «взрывы». Он слушал, этот шум, и понял. Это не взрывы. Что-то двигалось там, что-то большое. Нет, что-то огромное. Некий силуэт, огромная тень, пожалуй пол километра или больше, двигалась в той стороне.

Тогда он улёгся по удобнее в кресло, и стал снова засыпать. И он был доволен в какой-то степени, ведь в тех местах, кара с выше уже была послана на головы злодеев. Единственное, было жалко невинных, они ведь тоже несомненно были в том месте, пускай одни из тысячи, но всё же не виновные во зле всего мира! Но они будут спасены, как и родители его и сестры. Они живы, он верил. Точно так же останутся целы и полностью невредимы все невиновные. И эта вера в очищение мира, спасение невиновных и искоренение злодеев, укрепляла его.

Но всё таки, было бы обидно, если бы «это огромное что-то» взяло и нечаянно раздавила их в машине, во время сна.

#фантастика #постапокалипсис #хоррор #юмор #антиутопия #безысходность #несправедливость #рассказ #скрепы