Day 5 #kymanweek
https://ficbook.net/readfic/7073537
Кайлу снится шоколадная река. Широкая, выходящая из берегов. По реке плывут небольшие круглые лодочки, которые оказывается пончиками при ближайшем рассмотрении. Кайл и сам сидит на одном из них, полощет ступни в коричневой ароматной воде и обмахивает себя полотенцем, потому что солнце палит нещадно.
Обычно Кайлу снятся совершенно иные вещи, лишённые запредельной абсурдности, но ему вполне комфортно, и он даже макает палец в шоколад, чтобы облизнуть его.
Будят его осторожно, потряхивая за плечи и поглаживая по голове. Брофловски даже задумывается в полусне, что случилось с его мамой, что она вдруг так ласкова с ним. Только это вовсе не мама. Кайл открывает глаза и удивлённо наблюдает самого себя, нависшего сверху. Кажется, сон продолжается, приняв иную форму, зевает Кайл, всматриваясь в своё худое напряжённое лицо, и принимает решение безмятежно спать дальше.
Кайл из сна оказывается жутко неудовлетворён этим, потому что снова начинает трясти самого себя, пока Кайл решительно не открывает глаза и не просыпается окончательно.
— Доброе утро, Каел, — говорит разбудивший его собственным голосом, обращаясь к нему, и у Кайла тяжелеют ноги от степени нереальности происходящего. Если допустить, что это не сон, то что это?
— Эм… Доброе… — Кайл потягивается и зевает, подавляя зарождающуюся панику, потому что вместе с остатками сна должен исчезнуть и его дубликат, но этого все ещё не произошло. Стоп. Секундочку. — Доброе… Доброе…
Кайл повторяет слово дважды, пока не осознаёт, что говорит не своим голосом. Даже больше, что говорит голосом Эрика Картмана. Страх протыкает его грудную клетку усердно и несколько раз подряд, а потом заливает туда вязкий тленный субстрат, и Кайл орёт. Дико, пугающе, зажимая уши, чтобы не слышать чужой голос из своего рта. Дышать становится трудней, и он замирает, судорожно ища воздух ртом. Своим ли ртом?..
— Что происходит… — наконец выдавливает он и кашляет, трогает руками своё горло, не нащупывая пальцами даже кадыка. Господи Иисусе, — что, мать вашу, происходит?..
— Так, успокойся, Каел. Тихо, не надо так паниковать, ты повредишь моё хрупкое тело, — издательски спокойно произносит то-что-выглядит-как-Кайл и садится на край кровати.
Кайл за секунду вспоминает прошлый вечер. Лепестки роз в ванне. Красное вино в бокалах. Крепкие мягкие руки сначала на его талии, затем на пояснице. Крупные уверенные пальцы, что касаются, кажется, абсолютно везде. Тяжёлое дыхание на его шее и поцелуи — бесконечные, то нежные, то страстные, обжигающие кожу. «Как же я люблю тебя, скотина пархатая», «Я бы всё отдал за тебя, Каел, слышишь?», «Ты прекрасен. Ты совершенство. Я бы хотел хотя бы день побыть таким же как ты»…
Кайлу хватает ещё одной секунды, чтобы вскочить и подбежать к зеркалу на дверце шкафа. Ну да, так и есть. На него взирает самый что ни на есть гадкий Эрик Теодор Картман. Картман. И он в его теле. И вовсе не как вчера вечером, когда в его теле было просто потрясающе тепло и тесно, нет.
Кайл оборачивается и неверяще смотрит на самого себя в этой нелепой синей пижаме. Это называется «посмотреть на себя со стороны» или «почувствовать себя в чужой шкуре», только не фигурально, а фактически. Картман, вероятно, чувствует себя вполне комфортно, скинув, наконец, свой лишний вес, потому что он смирно сидит на кровати, положив руки на колени, и смотрит, как Кайл разглядывает свои складки на животе, как задирает футболку и трогает обвисшие груди, как вертится и щупает свою необъятную задницу и периодически жмурится и щипет себя, всё ещё желая проснуться. Хотя бы он больше не верещит и не выглядит как человек, готовый от отчаяния выйти в окно, нет. Кайл просто изучает своё тучное грузное тело и тяжело вздыхает, не привыкший к такому весу.
— М-м-м, Каел… Всё в порядке? — Картман задаёт, пожалуй, самый идиотский вопрос в данной ситуации. Конечно, десять раз всё в порядке, ага.
— Какого хрена, Картман… Какого, блин, хрена, а… — Кайл устаёт двигаться на враз отекших ногах и вяло плюхается рядом. Кровать жалобно хрустит и
прогибается. Кайл закрывает широкое лицо ладонями. Пальцы отчего-то болят, как и поясница.
— Кайл, слушай… Я понимаю, что ты в шоке, но… Давай не будем делать глупостей, а?
— Глупостей?! — Кайл взрывается и резко оборачивается к своему собесенику. Кричать на самого себя оказывается довольно сложно. Не то чтобы Кайл не делал этого раньше, но тогда на него не смотри его большие зелёные глаза так в упор, так жалобно. — То есть… Картман, ты понимаешь, что случилось? Ты в моём теле, а я в твоём, мать твою!
— М-м-м, эта поза, вроде, 69, да? — Картману забавно. Он щурит свои еврейские глазёнки и широко улыбается, демонстрируя ровные белые зубы. Кайлу так неудержимо хочется ему врезать, что он даже замахивается, но Картман проворно отскакивает к двери и выставляет руки. — Брофловски, уймись. Или ты себя покалечить хочешь? Я понимаю, ты потерян, но…
— Потерян?! Да нет! Нет, Картман! Я найден! В твоём жирном мерзком теле! Вот где я! А знаешь, что самое смешное?! Мне скоро идти домой, ублюдок! Идиот! Мне быть спокойным?! Я вешу, должно быть, тонну!!!
— Знаешь, Каел, я с рождения в этом теле и пока что не откинулся! Будь добр и ты следить за этими прекрасными формами, раз уж ты счастливый их обладатель. По какой-то причине, — Эрик чешет шею своими тонкими красивыми пальцами и, не удержавшись, целует себя в запястье, вдыхает нежный запах лавандового геля для душа, что пользуется Кайл. Его Кайл.
Кайл, бешено скрипит зубами и сжимает кулаки. С трудом, надо сказать, превозмогая дискомфорт на грани боли. Картман что, в самом деле всегда чувствует себя таким толстым?.. Ужасно. Кайл елозит на кровати, вытягивая ноги, чтобы облегчить дискомфорт в коленях, но они по-прежнему темнее чем остальное тело и опухшие. Если мать узнает… Боже. Кайл не может себе вообразить, что произойдёт, если её не хватит удар в первую секунду. А он хватит, это как пить дать, от такого-то зрелища. Совершенно очевидно, что рассказывать кому-нибудь, даже грёбаному Стэну, категорически запрещено.
— Картман, — Кайл поднимает голову и убито вздыхает, — что мы будем делать?..
Картман легко подходит и садится рядом, обнимает своими ручонками и опускает голову на широкое плечо. Теперь они видят себя в зеркало, и этр выглядит вполне естественно со стороны, но изнутри — это жуткий, необъяснимый сюр, и с этим нужно что-то делать.
— Не знаю, Каел… Думаю, нужно попробовать пожить так, на всякий случай. Вдруг мы не найдём сразу таблетку или что-то типа того для обратного обмена тел.
— Пожить… так?.. Таблетка?.. — Кайл шлёпает пухлыми губами и откидывает чёлку назад. Чёлку? Какой кошмар. Его кудри теперь принадлежат Эрику Картману. Он и сам принадлежит Эрику Теодору Картману. Больше чем всегда.
— А что, Кайл? Давай-ка послушаем твой вариант. Будем метаться по комнате, резать себя и орать матом? Это поможет, по-твоему, жидяра?
— Теперь ты жидяра, ха! Понял?! — Кайл злорадно смеётся чужим смехом и чувствует себя так, как, вероятно, Картман чувствует себя каждый день.
— М-да, точно, — Картман печально морщит нос и запускает пятерню в свои рыжие кудри, — да, я еврей, твою-то мать…
— Эй! В этом нет ничего такого! Что это, если не шанс понять каково, когда тебя каждый день поливают дерьмом!
— Никто тебя не поливает, кроме меня, — Картман довольно скалится и тянется за поцелуем, но в последнюю секунду отстраняется и хмурится. — Чёрт, это отстой просто. Это мне что, себя целовать, что ли…
— Забудь о поцелуях, Картман, — Кайл гневно сдвигает брови, — «всё будет хорошо», «это просто секс, Кайл», «парочки делают это, Кайл»… Парочки, Картман! Обычные парочки! А не мы, у нас ж всё по-другому…
Кайл качает головой и трёт глаза пальцами. Веки болят, глаза хочется закрыть навсегда и не открывать.
Картман льнёт сбоку, трётся щекой о плечо и, видимо, чувствует себя виноватым. Собственно, так и есть, уверен Кайл. Кто, если не Картман? Вообще-то ему полезно походить в теле еврея.
Кайл хмурится ещё с полминуты, а потом начинает одеваться. С трудом и удивлением натягивает на себя штаны Картмана, что едва застёгиваются. Затем натягивает футболку и тщетно пробует втянуть живот. Он едва может видеть свои ноги, и это так странно.
— Как ты… ходишь, Картман?.. — Кайл проводит руками по широким бокам, что так приятно было обнимать и сжимать.
Картман, бубня себе под нос что-то про несчастную судьбу ребёнка, что рос без отца и в нелюбви, легко склоняется до пола, поднимая расчёску, и восторженно произносит «Вау».
— Что вау? — Кайл оборачивается на него, недовольно сжимая губы. Этот кретин что, вздумал наслаждаться жизнью? Ну уж нет.
— Ты такой лёгкий, Кайл, такой гибкий, бож ты мой…
Краснеют оба, вспоминая вчерашний вечер и то, какой же гибкий Кайл, да-а…
— А ты… жирная туша, Картман. Я говорил?
— Говорил, жид, миллионы раз.
***
Это оказывается сложнее чем казалось. Пройти по улице в новых телах, не привлекая внимания, когда толстый парень всё время щупает себя за зад, а тощий — подпрыгивает как под ЛСД.
— Картман, уймись, на нас люди смотрят.
— Кто бы говорил, хорош себя трогать. То есть меня.
— Я не трогаю, мне идти тяжело! Я сейчас сдохну!
— Давай пообзываемся, Ка-а-аел? Как тебе «жирная жопа»? А «жиртрест»? Нравится, да? — Картман скрещивает руки на груди.
— Заткнись, жид… О, получается, — Кайл довольно скалится и подмигивает своему телу. — Веди себя мной, пожалуйста, когда придём ко мне, хорошо?..
— А ты мной, жиртрест, — Картман поправляет шапку и ускоряется, с наслаждением слушая загнанное тяжёлое дыхание за своей спиной.
***
— Ну, что, мальчики, как провели время вечером? — Шейла снимает с Картмана зелёную шапку и целует в макушку.
Кайл подавляет прилив ревности и показывает украдкой язык, втискивая свою тушу на стул, который оказывается таким маленьким. Неужели Картману так неудобно сидеть?..
— Смотрели «Терминатора» и ужинали, мя-ям, — ухмыляясь, тянет Картман голоском Кайла, и тот чувствует приближение полного провала. Он наступает ножищей на собственную ногу под столом и зло щурится, — а потом у меня началась диарея, и я просидел в туалете два часа.
Шейла охает и накладывает на тарелки горячие блинчики с красной икрой, жалостливо вздыхает: — Бубочка, отчего-таки диарея?
Кайл краснеет и пыжится, но дотянуться до ноги под столом больше не может, так как Картман убирает их дальше и невозмутимо присупонивается к блинчикам.
— Да просто я нашёл просроченный сок и налил Кайлу. Я не подумал. Я такой тупой иногда, миссис Брофловски, — шипит Кайл.
— Да, а я говорил: «Что? Всего на неделю просроченный? Таки в самый раз! И новый не покупать!», так что, мям, виноват всё же я, что сидел на толчке три часа, — Картман невинно хлопает длинными ресницами. Он намерен слопать по привычке все блины, но больше двух почему-то не лезет: появляется неприятная тяжесть и дискомфорт.
— Да я тоже хорош, миссис Брофловски, я ж налил ему этот сок, чтобы насолить, а не сэкономить, — Кайл прожигает Картмана взглядом, с удовольствием жуя четвёртый блин по счёту. Он никогда не позволил бы себе подобного, если бы не счастливый случай.
— А я обзывал его жиртрестом и жирной задницей, вот он и разозлился, — Картман осматривает стол в поисках чего-то вкусного, но перед ним только овощной салат и зелёный чай. Ещё какие-то лепёшки, крайне неаппетитные на вид. Бедный Кайл, неужели его рацион всегда так скуден?
— Так-так, мальчики! Что я таки слышу? Вы оба вели себя просто отвратительно! — Шейла отвешивает Кайлу лёгкий подзатыльник и удостаивает Картмана того же. — Если хотите и дальше ходить друг к другу в гости, вам придётся пересмотреть своё поведение. Я от тебя не ожидала, Кайл… Тебе четырнадцать лет, а поступки, ей-богу, на восемь!
Картман замирает, когда мать Кайла смотрит на него с нескрываемым раздражением и смущением. Кажется, ей неловко перед гостем, что её сын всё ещё способен обзываться. Картману на секунду даже становится страшно, зато он понимает, в кого у Кайла бывает такой пронзительный глубокий взгляд, когда он словно бы рёбра выламывает.
— Кхм! Миссис Брофловски, а расскажите про Хануку! А то я хочу поздравить Кайла в этом году и не знаю как, — Кайл кусает губы, чувствуя жалость к тому, кто заперт в его собственном теле. И к самому себе. Мать в самом деле бывает чересчур властной, на грани с жестокостью. И Картману нужна помощь.
К счастью, Шейла легко переключается и начинает рассказывать историю праздника, активно жестикулируя и приправляя всё это дело неведомыми Картману словечками.
Кайл смотрит на Картмана и не чувствует раздражения. Да, они постоянно ссорятся и постоянно готовы порвать друг друга. Да, им приходится скрывать то, что они вместе, от всего мира, потому что Кайл не готов рассказать. И Картман ведь уступает. Упрямый, гордый Картман уступает в этом вопросе, как и всегда, когда Кайл этого хочет. Впервые с утра Кайл искренне улыбается через стол и получает улыбку, которую раньше видел в зеркале.
— …поэтому Ханука так и называется, Эрик! Я надеюсь, ты не смеёшься больше над Кайлом из-за его веры?..
«Да! Картман, боже!.. Глубже… Ещё… О мой бог… О боже! Да! Боже, Картман!»
— Нет, миссис Брофловски, — Кайл широко улыбается, вспоминая вчерашний вечер, — не смеюсь.
Картман выглядит растерянным — оттого, что больше трёх блинов и чашки чая в его желудок, очевидно, больше ничего не влезет, и никакого удовлетворения от пищи он не получил абсолютно, и оттого, что Кайл выглядит каким-то крайне счастливым, хотя они всё ещё не знают как вернуть себе свои тела.
Возможно, Кайл не думает о том, что он в чужом теле? Возможно, Кайл улыбается, потому что думает о чём-то по-настоящему важном? Важнее внешности, веса и голоса. Возможно, Кайл думает о самом важном, что случилось в его жизни. О том, что куда более странно, чем грёбаный обмен телами.
Кайл думает о том, что любит Эрика Картмана, любит с самого детства, когда ещё даже и подумать не мог об этом. Кайл думает, что лишний вес и эти складки на самом деле причиняют куда больший дискомфорт чем казалось со стороны. Кайл думает, что одышка — не повод для насмешек, хотя, конечно, едва ли перестанет смеяться над неповоротливостью Картмана, но только потому, что Картман ему позволяет.
Ещё Кайл думает, что сегодня он многое понял. И Картман, печально хрустящий сельдереем, кажется, тоже.
Да, определённо, Кайл улыбается именно по этой причине.
13 notes
·
View notes