kiralightkun

[kiralightkun]

Казуха плохо помнил ту ночь. В его памяти остались только расплывчатые пятна стеклянных полок бара, тихий звон кубиков льда в бокалах и что-то сладкое — на вкус, на запах, даже на ощупь. Совсем немного липкое, тёплое и приятное.

Казуха совершенно не помнил, как кто-то подсел к нему, заняв соседний стул за барной стойкой. Не помнил, как завязался разговор, не помнил даже, что они пили, но тот человек определённо был щедр на выпивку — он платил за всё и, кажется, не был особо словоохотлив: лишь иногда он задавал вопросы, а большую часть времени позволял Казухе разглагольствовать развязанным, но заплетающимся языком.

Человек был примерно одного с Казухой возраста — молодой, не сильно высокий, но статный и вытянутый, с забавной короткой стрижкой и таким лукавым прищуром, что в тусклом барном свете казался немного пурпурным. Это Казуха запомнил явственно, ведь весь вечер он, не скрываясь, таращился. У человека была бледная и гладкая фарфоровая кожа, выточенный абрис нижней челюсти, тонкий нос и потрясающе выразительный разлёт тёмных бровей. Он определённо точно был во вкусе Казухи.

Его голос — тягучий, скучающий, этакий драматический тенор — увлекал сознание Казухи вслед за собой, куда-то в бессознательные грёзы, где вечерние фонари сияли не так ярко, а музыка звучала тише. Хотя, как уже было сказано, человек скорее просто молчал и, подперев рукой щёку, методично обжигал горло неразбавленным виски.

Казуха же начал свой вечер с коктейлей — это он помнил, потому что за ними он и пришёл. А потом, когда человек перехватил инициативу и стал выбирать выпивку за двоих, Казуха перестал обращать внимание. Он чувствовал апельсиновый привкус на языке, ощущал в голове пузырьки шампанского и, облизывая губы, различил что-то отдалённо напоминающее чёрную смородину.

Должно быть, прошло много времени — Казуха успел напиться так, как обычно никогда себе не позволял. Алкоголь быстро ударял ему в голову; пьянели мысли, слова, даже жесты. Казуха обычно не делал ничего странного и чаще всё это заканчивалось тем, что он засыпал в такси по дороге домой. А наутро, вспоминая, как водитель расталкивал его и просил оплатить поездку, чувствовал за это лёгкий стыд.

В этот же раз всё точно было иначе. Казуха помнил, как холодный ночной воздух лизнул ему лицо, как цепкие пальцы сжали плечи, а спина коснулась холодной стены где-то в тёмном углу на задворках бара. Он помнил влажные и горькие поцелуи, отдающие виски, помнил обжигающее шею дыхание, помнил, как холодная ладонь забралась под рубашку и, широко огладив напряжённый живот, скользнула выше к груди.

© head over heels

#writers on tumblr #writers #писательский блог #genshin impact #kazuha #scaramouche #wanderer #kazuscara #scarakazu

[kiralightkun]

Зима застала путников в окрестностях Мондштада.

На улице сделалось холодно, дымно. Розовел на деревьях иней, нависало над головой бледно-изумрудно небо, тяжелели над крышами домов шапки сероватого дыма из труб. День уже приближался к концу; вечерний холод еще сильнее стискивал недвижимый воздух, и быстро гасла кровавая заря.

Казуха держал ладони у тлеющего костра и жался к Скарамучче. Тот был не против. Вспоминая, каким невыносимым становится Казуха во время простуды, он тоже старался держаться ближе. Хотя не то чтобы его тело способно было согревать.

Пожалуй, завтра стоило поискать ночлега если не в самом Мондштаде, то хоть бы у сердобольных деревенских в Спрингвейле.

Со стороны реки подул сырой промозглый ветер, и еле горящее пламя беспокойно затрепыхалось. Темнело быстро и рано. Ещё неделю назад в этот же час было светло, багровело на горизонте заходящее солнце, слышался беспокойный писк зябликов, шуршали в пожухлой листве голуби, и кое-где в высокой траве попадались пушистые лисы. Теперь же было темно. Пустынно. Тихо. Если бы из черноты вчера вдруг показались безмолвные волки, Скарамучча не удивился бы.

Казуха, не говоря ни слова, придвинулся ещё ближе. Он прятал ладони в складках хаори, а лицом бесстыдно утыкался в едва тёплую шею Скарамуччи. Его ледяной кончик носа коснулся ключицы, а дыхание — в последние дни его стало видно и, всякий раз, когда Казуха открывал рот, оттуда вырывались полупрозрачные клубочки пара — пробралось под одежду.

Скарамучча вытянул руку, приобнимая Казуху за талию и позволил подсесть ещё ближе, так что расстояние между ними совсем испарилось.

— Выжил после Мусо но Хитотати, но подохнешь от холода. — Скарамучча хмыкнул. — Самому-то не смешно?

— Мне совсем не холодно. — упрямо отозвался Казуха, и дрожащий голос выдавал его ложь.

— Тогда хватит использовать меня как грелку.

Казуха потёрся носом о шею.

— Ещё немного. — он просунул руки под одежду, и Скарамучча почувствовал, как замёрзшие пальцы скользнули вниз по рёбрам.

Так вот, что значило на самом деле «словно в прорубь окунули». 

Скарамучча понимал, в какую сторону тянул его Казуха, но поддаваться не собирался. В прошлый раз, когда его путник жаловался на холод, всё закончилось странным, неловким и совершенно спонтанным сексом на пыльном полу заброшенной хижины.

Всё закончилось тем, что Скарамучча обрёл имя, к которому никак не мог привыкнуть.

— Расскажи мне про зиму в Снежной. — попросил Казуха тихо. — Там ведь наверняка холоднее.

— Намного. — вздохнул Скарамучча; он не любил зимы и не верил тому, кто говорил, что любит. В Снежной зима была постоянно, даже летом. Земля там настолько промёрзла, что рыть её было бы бессмысленно для любых нужд. Люди ходили с суровыми лицами, потому что никогда не чувствовали на себе тёплого солнца. А провалиться под лёд на реке — это было что-то вроде традиции, наверное. Унылое местечко. — Там есть снег. Нигде больше я не видел столько снега. — начал он. — Та изморозь на дороге, которую мы видели утром — совершенно ничто по сравнению со снежными шапками, покрывающими дома в Снежной. Ещё там очень скользко. На небе серо, а на земле так пронзительно холодно, что люди отогреваются только бегом да водкой.

Казуха, услышав это, хихикнул. Его тихий смех опалил жаром шею Скарамуччи.

— Надо прихватить с собой пару бутылок мондштадского вина. Обязательно заглянем в город завтра.

— Для чего? Я не пьянею вовсе, а тебя развязывает после пары глотков. Так не интересно.

Скарамучча, поддавшись какому-то совершенно неведомому для него упоительному чувству, принялся аккуратно гладить Казуху по голове. Он путался пальцами в волосах, едва уловимо касался губами макушку и думал о том, пойдёт ли его спутнику одна из тех громоздких меховых шапок, которые носят в Снежной? Рано или поздно путешествие заведёт их и туда тоже, так что, наверное, следовало быть готовыми.

Казуху клонило в сон. Он положил голову Скарамучче на плечо, обеими руками, словно ребёнок, сильнее обнял за талию и говорил теперь сонно, тягуче.

— За тем, что это весело. И ты меньше ворчишь, когда мы целуемся. - он касался губами кожи чуть выше ключицы, и получалось это больше случайно, чем из действительного желания подразнить. Скарамучча знал это наверняка, ведь иначе Казуха не ограничился бы касаниями. Иногда, в пьяном забытьи он делал это не только губами, но и языком тоже — оставлял широкие и влажны полосы на теле, из-за чего становилось жарко в странной смеси брезгливого и приятного.

Скарамучча поморщился, но ничего против не возразил.

— Смысл ворчать на тебя, если ты всё равно уже пьяный?

— Действительно.

Казуха чуть заворочался, устраиваясь удобнее. Кончиком носа он снова мазнул по шее, но тот уже не был холодным. Да и сам Казуха перестал трястись. Вероятно, он согрелся.

И всё же Скарамучча помнил о том, каким коварным бывает сон на холоде. Он, имевший мало представления о человеческом теле, не сразу понял это, но однажды пара человек в его подчинении просто не открыли глаза с восходом солнца.

Скарамучча закрыл глаза, прогоняя наваждение и попытался дышать в такт Казухе — медленно, глубоко, спокойно.

— Я поцелую тебя утром, если проснёшься. — пообещал он.

— Твоё «если» ... — Казуха протяжно зевнул. — …очень настораживает.

— Спать на холоде чревато. В Снежной я иногда такое видел.

— Здесь не так холодно, как в Снежной. Да и костёр горит.

Скарамучча усмехнулся.

— Тогда я поцелую тебя даже если не проснёшься. В Снежной принято целовать покойников в лоб.

Казуха на это уже не ответил. Он, совершенно обессилевший, тихо посапывал, провалившись в сон. Дыхание его было ровным, тёплым. Да и сам он скорее походил на живого, чем на мёртвого. Скарамучча сказал себе, что ему нет дела, но, дотянувшиь до сухих веток, подбросил их в костёр.

Если Казуха собирался использовать Скарамуччу как подушку всю ночь — пожалуйста. До утра ещё достаточно времени, чтобы придумать, как за это отыграться.

Скарамучча стиснул руки, держа Казуху крепче, и опустил голову, уперевшись подбородком в светлую макушку.

Он снова подумал о Снежной: бурные ночи там были полны холода и мрака. Леса кричали не переставая; в полях бешено носились столбы снежной колючей пыли, то покрывая, то опять обнажая замерзшую землю. Иногда минуту выглядывала луна, и вода в озёрах, покрытая толстым льдом, блестела медью.

Днём было не так уныло. Пахло печной гарью и теплым ржаным хлебом, который выпекали в домах по утрам. Приходили и отходили гружёные повозки. Их составляли и разбирали, гремели, тащили, скрипели. На все лады заливались рожки сторожей у дворца Царицы, сменяя караул, а люди как-то оживали.

То здесь, то там можно было найти гряды тяжёлых саней, отпечатывались на снегу следы ботинок и колёс. Визжали дети, зарываясь в сугробах; гудели суровыми голосами взрослые. Жизнь в Снежной была бурной, суетной, торопливой - приходилось же как-то согреваться.

Наверное, Казуха бы углядел в этом что-то особенно поэтичное. Но, прежде чем тащить его туда, следовало обзавестись тёплой одеждой.

#writers on tumblr #writers #genshin impact #kazuha #scaramouche #wanderer #kazuscara #scarakazu

[kiralightkun]

...Яркое весеннее солнце мягко согревало голову и плечи, едва уловимый ветерок трепал волосы, которые отросли уже настолько, что их можно было завязывать в хвост. Казуха, правда, уже отвыкший от этого, ходил с распущенными. Волосы щекотали шею и уши, лезли в глаза и в рот. Пожалуй, члену школьного совета надлежало держать их в большем порядке, но подумать об этом можно было и завтра.

Казуха не собирался никуда спешить, намереваясь неспешно прогуливаться до дома и останавливаться у каждой достойной созерцания решётки, но, увидев по другую сторону школьных ворот знакомую тёмную фигуру, заторопился.

Куникудзуши стоял, прислонившись спиной к решётке. Он был настолько высок и тонок, что, казалось, будто одна опора из этого старого и кованого забора вдруг отделилась, обретя собственное сознание. Казуха видел друга только со спины, но по тянущейся от его фигуре тоненькой струйке дыма, понял, что тот курил.

Сложно было ответить даже самому себе, как Казуха к недавно возникшей привычке Куникудзуши. С одной стороны, это как будто было не его дело. С другой, за здоровье друга, которое и так было подорвано, становилось тревожно. Для кого вообще на пачках сигарет писали предупреждения?

Была еще одна сторона, скрытая в тени, словно кокетливая сторона луны, всегда пребывающая во мраке. Казуха делал вид, что её не существует, хотя, разумеется, она была. И, чем больше её игнорировали, тем навязчивее она становилась. Коротко говоря, Казухе нравилось смотреть, как Куникудзуши курит. Пусть он и не переносил едкий запах дыма, но никогда не мог сдвинуться с места, наблюдая за тонкими пальцами, сжимающими сигарету. То, как Куникудзуши затягивался — медленно, лениво; — то, с какой задумчивостью выпускал изо рта дым; даже то, как он касался губ кончиками пальцев — всё это странным образом завораживало. Сизый табачный дым в воздухе словно бы смягчал резкие черты его лица. Совсем ненадолго, но этого всегда было достаточно, чтобы позволить себе залюбоваться.

Знал ли Куникудзуши, как выглядел в эти моменты? Казухе представлялось, что да.

Фигура друга сделалась выше, тоньше и стройнее; лицо его, и без того бледное, ещё побелело; волосы стали блестящими, а пурпурные глаза засверкали новым огнем. Куникудзуши был красив и, словно бы, становился всё более симпатичным каждый раз, когда Казуха решал заострить на этом своё внимание.

С каких пор ему вообще стало дело до чужой красоты? Он не смог бы на ответить. Было ли это в тот раз, когда они с Куникудзуши лежали на его кровати? Их лица находились так близко друг к другу — любой бы обратил внимание! А может, всё случилось чуть позже, на день всех влюблённых? Тихие насмешки, прикосновение пальцев к губам, вкус горького шоколада, тающий на языке, совершенно неожиданный — но при том как будто абсолютно закономерный — поцелуй на лестнице. Казуха временами касался ладонью щеки и всякий раз ощущал на коже расползающийся жар.

В тот момент — в ту самую секунду — когда произошёл поцелуй, Казуха разозлился на друга. Ему казалось, что это нечестно: нельзя вот так просто разбрасываться поцелуями направо и налево. Кто-то мог понять их превратно, разве нет? Разве поцелуи не предназначаются обычно тому, кого любишь? Шуть с чем-то подобным… Казухе казалось это неправильным. И поэтому он был зол.

Но время притупляло всякое острие. Как ни справедливо было негодование, оно мало-помалу прошло. Казуха простил; но это стоило ему больших усилий. Он дулся на друга весь следующий день.

Однако, несмотря на все это и даже, наверное, благодаря всему этому, поцелуй никак не выходил у него из головы. Общаясь с Куникудзуши, Казуха теперь всегда чувствовал себя немного неловко...

© winnable game

#writers on tumblr #writers #genshin impact #kazuha #scaramouche #wanderer #kazuscara #ficbook #my fic

[kiralightkun]

В последний день моего пребывания на реабилитации, я снова не спустился к завтраку в назначенный час.

Лежавший возле кровати мобильник показывал без четверти девять, когда я проснулся. Дело в том, что ночью меня вновь одолела бессонница. Сначала до двух ночи я бродил по комнате — перекладывал предметы с места на место, смотрел на гудящий за окном лес, листал ленту твиттера, сидя на полу и прислонившись спиной к шкафу…

В какой-то момент мне почудилось шаги в коридоре, и я решил, что на этом пора заканчивать. Лёг обратно в постель, закрыл глаза…. думал ещё всякие глупые мысли около получаса, сочинял в голове тексты… потом наконец заснул. Помнится, мне даже приснилось нечто приятное, хотя подробностей я уже назвать не смогу.

Проснулся снова около пяти утра. Снова бродил по комнате, снова перекладывал вещи, снова смотрел в окно, снова читал твиттер. Ещё умылся. Потом замёрз, забрался под одеяло и заснул.

Что это было, не смогу объяснить даже сам себе. Но в итоге я, как и в первое утро, проспал завтрак.

В течение дня и размышлял над причинами моей бессонницы и пришёл к выводу, что накануне много нервничал. Так что, наверное, так сказывался стресс.

Снова умылся, потом долго рассматривал себя в зеркало. Тусклая бледность покрывала лицо мое, но глаза, хотя окруженные коричневою тенью, поблёскивали. Я остался доволен собою. Вернее, я попытался себя в этом убедить — две недели отдыха сказались на мне крайне благоприятно, и тот факт, что в последний день я не выспался, совершенно ничего не значил. Я вернусь домой и продолжу не высыпаться, но по крайней мере смогу закончить год так, чтобы не хотелось воткнуть себе в ухо вилку, пока все звенят бокалами под бой курантов.

Я ждал традиционного депрессивного эпизода, неизменно навещающего меня в начале ноября, но его не случилось. Вероятно, мой ритм сбился настолько, что октябрьская хандра, не отпускающая меня весь месяц, и была депрессивным эпизодом.

В этом году рано.

У всех ментальных, кого я знаю.

Этому я, кстати, тоже смог найти своё объяснение — там, где я находился, была осень. Хотя буквально в двухстах километрах беспрерывно шёл снег. У меня же жнем в воздухе чувствовалась даже теплота, только к ночи температура понижалась, а на заре были холодные утренники. Я гулял почти каждый день. В городе я бы не смог позволить себе подобного. Вовсе не из-за загруженности, а потому что месить ботинками грязный снег мне ни��огда не нравилось. К тому же зимой мне всегда тяжело дышалось, что совершенно не способствовало прогулкам.

Здесь было сухо. Солнце ходило низко, садилось рано. Но я всё равно чувствовал особенное творческое волнение. Все тексты, которые я написал за прошедшие дни недели, были по-своему навеяны гулом деревьев за окном. (Даже сейчас, отвлекаясь, чтобы собраться с мыслями, я смотрю на улицу и наблюдаю над тем, как туман поднимается до самых верхушек сосен, придавая им фантастические очертания.)

В общем, я чувствовал себя здесь фривольно, но всё равно с нетерпением ожидал возвращения домой. Накопившаяся за это время энергия, требовала освобождения, и мысленно я уже составлял график работы на следующий месяц.

Сегодня я был на выписке. Врач посмотрел на меня, ехидно улыбнулся, так, что зашевелились усы под носом, и сказал, что я выгляжу лучше, чем две недели назад. Думаю, он соврал мне, хоть и не до конца. С другой стороны, было бы странно, если он, закрывая мою карту, вздохнул и сказал: «Выглядите ужасно».

Единственное, что ему не понравилось — и он отметил это отдельно — мой вес остался таким же, как и при поступлении. Я на это только пожал плечами. Еда, которой меня кормили две недели, была безумно вкусной, но отчего-то я совершенно ею не наедался. И потом весь день таскал конфеты, йогурты, фрукты, заказывал доставку в комнату…

В общем, мне тоже стало странно.

Возвращаясь от врача, я снова забрёл в ту маленький закуток с длинной барной стойкой, куда в первое утро меня привёл запах кофе. Купил несколько огромных, размером с мою ладонь, овсяных печений и ещё одну баночку варенья из шишек. Прежнее уже подходило к концу, а мне хотелось и дома грызть шишки в сладком сиропе. И я хотел, чтобы Император тоже попробовал. Сегодня, правда, за стойкой был не тот недовольный юноша, а какая-то дама в возрасте. Я смотрел на нее, пока она складывала печенье в бумажный пакет, и думал, что где-то уже видел. Как будто это она однажды на выходе из столовой поймала меня и предложила яблоко. Я тогда спросил, взяла ли она его с чьего-то стола. Оказалось, что яблоки давали детям, но детей было мало, а яблок много.

А я выглядел голодным.

Сколько себя помню, всегда таким выглядел. Не в своих глазах, но в окружающих точно.

По большей части день прошёл лениво. Я не выходил на улицу, почти всё время писательствовал и грыз овсяное печенье. Не помню, который был час, но тогда уже начало темнеть — ко мне постучалась горничная. Я сказал ей, что завтра съезжаю и он, кивнув, ответила, что в таком случае приберётся завтра.

Вот и всё, что происходило.

17.11., пятница

#writers on tumblr #writers #писательский блог #личный дневник

[kiralightkun]

Этой ночью я ни разу не проснулся.

Кажется, впервые за последние два или три месяца. Хоть и спал я всего часов пять, это уже на самом деле большое достижение. И меня нисколько не смутило, что я проснулся с головной болью.

Было пасмурно. В такую погоду у меня случаются мигрени и безо всяких бессонниц. Весь день, смотря на небо, я ждал дождя или снега, но было сухо. Особенно скверная погода — как будто предвестие чего-то гадкого гильотиной повисало над головой, но никак не могло обрушиться. И тогда думаешь: лучше бы оно сразу меня убило, чем вот так.

В комнате было темно. Из приоткрытого окна мрачно гудел лес. Стол, на котором одиноко стояли планшет и уже пустая кружка, казалось, забился в угол, и от него всё вокруг чудилось окрашенным в тёмно-серый тон.

Я ещё долго лежал в постели, не вставая. И только тогда понял, какого рода отдыха искал всё это время — я искал одиночества. В ту же секунду я себя одёрнул, потому что это показалось грубым, словно мне необходимо было отдохнуть и от Императора тоже, хотя это совершенно не так. И в то же время, я как будто бы слишком часто опирался и на его образ жизни тоже, что немного сковывало меня.

Теперь же я мог быть чуть более спонтанным. Например, занимаясь писательством сегодня, я остановился посреди предложения и вышел, чтобы прогуляться по коридорам. Дома мне сложнее позволить себе нечто подобное — обычно я стараюсь закончить всю работу к определённому часу и начинаю нервничать, если это не получается. Сейчас же я мог никуда не торопиться.

Одиночество освобождало меня от необходимости соответствовать графику. Забавно, но я всегда думал, что меня сковывает перфекционизм и обязательства.

Оказалось, что всё дело в людях…

Здесь, на реабилитации, мне не о ком думать, кроме себя. И это, как я выяснил, действительно разгружало голову. Я начал чувствовать себя отдохнувшим, хотя, разумеется, на данный момент этого было мало.

Просиживая целые дни в своей комнате, я, тем не менее, жил совершенно иную жизнь, отличающуюся от той, где я целые дни просиживал в городской квартире. Меня начали привлекать совершенно иные вещи, и даже книги, которые я начал читать здесь, не совпадали с тем, к чему я привык.

Почему это так? Едва ли я смог бы ответить прямо сейчас, но ещё через неделю я бы с радостью вернулся к этому вопросу, чтобы порассуждать над ним ещё.

10.11., пятница

#writers on tumblr #writers #писательский блог #личный дневник

[kiralightkun]

— Имя твоего клана давно стёрто. — произнёс Куникудзуши тихо, говоря скорее для себя, чем для кого-то ещё. — Твой дом продан за долги. Сам ты долгое время странствовал. Откуда такая любовь к Инадзуме?

Казуха замедлил шаг и посмотрел Куникудзуши прямо в глаза. Что было в том красноречивом взгляде? Сложно сказать наверняка. В нём не было ничего и в то же время было всё. Он блеснул, как молния.

Казуха опустил глаза, и они торопливо пошли дальше.

То, что Куникудзуши увидел, был не наивный, простодушный взгляд человека — перед ним открылась и тотчас же замкнулась таинственная бездна.

Горе тому, на кого упадёт такой взгляд.

Это пробуждение чего-то сверкающего и неизвестного. Ничто не передаст опасного блеска этого внезапного света, который смутно озарил темноту леса в то мгновение. Так, разве что, могла сверкать сталь, когда её доставали из ножен. Сначала вы видели блеск, а мгновение спустя были уже мертвы. Это была ловушка, в которую в то утро попал Куникудзуши.

Рядом с ним шёл праведник, который смотрел как убийца.

© hellfire

#writers on tumblr #writers #genshin impact #kazuha #scaramouche #kazuscara #wanderer #ficbook #fanfic

[kiralightkun]

«Разве тебя не пугает океан?»

Моряки вспоминают эту историю всякий раз, стоит ветру подуть с востока. Это бывает лишь в водах Инадзумы и всегда в тот сумрачный час, когда ещё светло, но кое-где в вечерней мгле уже слабо мерцают редкие звёзды. Горизонт принимает размытые очертания, ползёт по воде туман и море вдруг превращается в гладкое зеркало. Едва ли в нём отражается небо, но, переваливаясь за борт корабля, ты можешь увидеть собственное лицо, перекошенное ужасом, которое всё глубже и глубже опускается под толщу воды, пока сама бездна не принимает его в свои объятия.

Что там, на дне океана? Увидевшие воочию, никогда не расскажут вам тайны — соль выскребет голосаиз горла и ослепит некогда светящиеся блеском глаза.

Там, поднимая морской песок, сражаются гидры; там бросаются в схватку драконы; там, если верить легендам, покоятся остовы кораблей, некогда потопленных древними богами. И сами боги там, расползаясь миазмами, вскармливают ненавистью новых чудовищ. Эта призрачная, неведомая жизнь на поверхности моря напоминает о себе бушующими волнами, бурями.

Но то, из-за чего утихают даже беспокойных воды, кажется морякам куда страшнее.

Говорят, на дне океана покоится кукла. Морская соль изъела шарниры, сточили воды человеческие черты, слепые глаза её более не видят света. У куклы тёмные волосы, длинные пальцы и скрипучий голос, в котором вы едва ли различите хоть одно знакомое слово. Ничего человеческого не найдёте вы в этой кукле, но, встретив её однажды, никогда больше не увидите ничего прекраснее.

Говорят, боги однажды создали себе игрушку потехи ради. Кукла умела танцевать, фехтовать и даже плакать. Тихий смех звучал в тишине колокольными перезвонами, а мягкая поступь не оставляла следов на песке.

Говорят, однажды кукла, не в силах осознать свою нечеловечность, решила поставить себя в один ряд с небожителями. И сошла с ума.

Боги разгневались, не смогли уничтожить своё творение, а потому низвергли куклу на самое дно за совершенные ею грехи. Но даже столетия, проведённые в море, не смыли человеческой крови с кукольных рук.

Меркнут последние лучи заката. И тонет очередной корабль во мраке ночи.

Что можно сравнить с ревущей на море бездной? Разве что отчаянный звериный вой. То, что мы принимаем за последний крик раненого животного, эта повергающая в трепет воля к спасению, своей силой превосходит всё человеческое. Голос урагана — это голос великого Ничто; так вопит бесформенное, неподвластное. Накрывает валом корабли, переворачиваются вверх дном торговые судёнышки, исчезают в пасти океана матросы.

Но восточный ветер не приносит с собой урагана, за ним всегда следует штиль. И худшая из морских примет — услышать тихий перезвон колокольчика на закате дня.

***

«Совсем немного. Я боюсь, что его воды однажды прибьют меня к берегу».

На суше эту историю рассказывают совсем по-другому.

На острове Каннадзука, близ Татарасуны, стоит павильон. Вряд ли найти его удастся с первого раза — со всех сторон он скрыт скалами, и лишь с берега, зайдя в воду почти по колено, вы сможете различить небольшой проход, вырезанный в камне.

Павильон носит имя «Сяккэй», и долгое время он был запечатан по причинам известным одним лишь богам.

Не одно столетие прошло, прежде чем тяжёлую дверь впервые отворили люди. Не одна вечность минула с тех пор, и, кто знает, сколько ещё времени прошло, но однажды возле ступеней павильона нашли воткнутый в землю меч и свисающую с его рукояти широкополую шляпу.

Татарасуна в прошлом — сердце кузнечной промышленности Инадзумы. Но, говорят, она необитаема с тех пор, как впервые открылись двери павильона «Сяккэй». Наверное, нечто запертое там, было заперто не просто так.

Теперь же Татарасуна забытое даже богами место, где расползаются миазмы поверженных богов и ищут пристанища демоны.

Говорят, первый из клана Каэдэхара имел отношение к тому, что там произошло, но едва ли хоть один из любителей рассказывать байки, вспомнит о тихом зоне колольчика, раздающегося у старой кузнечной печи.

Тем не менее, старая фамилия с того времени и впрямь отмечена тёмными знаками. Утерян старое искусство, ломаются в руках стальные клиники, мельчает с годами некогда процветающий клан. Нечто следует за Каэдэхара и не оставляет следов на песке.

Говорят, последний из них продаёт старое имение и, словно подхваченный ветром кленовый лист, надолго исчезает с родных земель. Ничего, кроме бушующих вод, не ждёт его за пределами Инадзумы.

Соль делает его волосы белыми, а глаза алыми. Бушующие над морем грозы оставляют на руках ожоги, а ветра выдувают из некогда хрупкого аристократичного тела душу.

Говорят, имя его Казуха, и он, уставший от проклятия, нависшего над головой, заключает сделку с тьмой, что следует за его семьёй не одно поколение.

Говорят, именно благодаря этой сделке он противостоит божественному Мусо-но-хитотати.

Говорят, он возвращается в Инадзуму в компании куклы, которая умеет танцевать, фехтовать и даже плакать. В пурпурные глазах её отражается инадзумское небо, гуляет в тёмных волосах восточный ветер, а длинные пальцы сплетаются в руках последнего Каэдэхара.

Вряд ли вы найдёте куклу, которая будет пугать и пленить вас в равной степени, как эта.

Говорят, у куклы странный говор — такими словами изъясняются только старики и аристократы. Говорят, Каэдэхара иступленно ловит каждое слово, что скрипит в изнашивающихся со временем механизмах.

Идут годы, и Каэдэхара не знает близости ни с кем, кроме этой странной куклы. Такова, наверное, плата за сделку со злом — ты процветаешь, но остаёшься последним. Но почему тогда в алых глазах блестит нежность, а колокольный звон никогда не утихает?

Люди болтают многое.

Говорят, однажды Каэдэхара, сопровождаемый под руку, босыми ногами уходит в море.

Говорят, воткнутый в землю клинок и по сей день не изъела ржавчина, а широкополую шляпу не истрепали ветра.

Говорят, влюблённые частенько ходят к павильону, чтобы попросить благословения.

#writers on tumblr #writers #писательский блог #genshin impact #kazuscara #kazuha #scaramouche #wanderer

[kiralightkun]

Вчера я лёг спать поздно. Не потому что засиделся или хотел закончить дела, которые не собирался откладывать на утро — нет. Цель была в том, чтобы измотать себя и сразу заснуть. И у меня получилось. 

Хотя я всё равно просыпался пару раз. Наверное, этого не избежать без лекарств. (Сегодня я попробую воспользоваться их помощью, хоть мне и не нравится, что потом на утро я забываю забываю самые простые слова и не всегда с первого раза могу вспомнить, в чём смысл вилки. Зато сплю крепче.)

А потом я проснулся от кошмара. Там было очень много крови, и вся картинка выглядела постановочно статичной — один угол, одна камера, один сюжет, где, ты точно знаешь, происходит что-то неописуемо кошмарное, но ракурс подобран таким образом, что до поры ничего не понятно. Лишь только нарастающая с каждой секундой тревога, учащённое сердцебиение и — тут тебя словно окатывает ледяной водой — ты вскакивает с постели ещё до того, как открываешь глаза.

Как будто паническая атака, ускоренная раз в десять.

Так я себя чувствовал, пока приходил в себя и осматривался по сторонам. Моя кровать стоит таким образом, что изголовье смотрит в сторону окна и следовательно, я, просыпаясь, тоже смотрел в окно. В небе бродили тучи, и погода стояла какая-то гнетущая. Будто вот-вот должен был пойти снег.

Я сразу пошёл умываться. Долго пришлось ждать, пока из крана польётся горячая вода. Знаю, что мне нужно принимать душ в кипятке, но ничего не могу поделать с этой привычкой. Летом я уже терял сознание в душевой кабине. Научило ли меня это чему-то? Едва ли.

В такие моменты я часто вспоминаю слова своей преподавательницы по живописи. Она смотрела мне прямо в глаза, когда говорила, что люди с высоким давлением живут недолго, но счастливо, а с низким — долго, зато чертовски скучно. Не знаю, для чего она делилась со мной этой мудростью. Мне было одиннадцать. Я вернулся с зимних каникул, на которых похоронил своего деда. И она сказала мне это. У деда даже не было проблем с сердцем. Да и ни у кого не было в той комнате не было. Мы были наедине вообще-то.

Каждый раз теперь, когда теряю сознанию, думаю, как долго, интересно, всё это продлится.

Кофе, кстати, тоже понижает давление. Не весь. И не всегда. Но такая опция существует.  И да, я пью кофе каждое утро.

Это не стало исключением.

Я даже соизволил спуститься на завтрак, потому что в этот раз проснулся вовремя. Взял чашку кофе, какое-то пирожное со шведского стола (о котором пожалел после первого же укуса), и скептически посмотрел на свекольный салат, который мне предлагали. Он входил в часть лечебной диеты, так что это, как будто бы, было даже обязательно. Но знаете что? Свёкла тоже понижает давление. 

Я оставил салат там, где он, находился.

Потом у меня была запись к ревматологу, лечебная гимнастика и какая-то крайней вонючая ванна. Ещё я зашёл в малый спортивный зал и минут сорок гонял беговую дорожку на минимальной скорости. Хотелось пройтись, но я уже дважды за утро побывал в контакте с водой, а погода всё ещё не внушала доверия.

На часах было 11:43, когда я вернулся в номер. 

Так странно: казалось, я сделал уже много всего, а время едва приблизилось к полудню. И возникало ощущение, что нужно занять себя чем-то полезным. Но работы у меня не было, из книг — уже прочитанный томик Акутагавы, который сунул в рюкзак только из сентиментальности, из необходимого — плюшевый Чжун Ли, лицом уткнувшийся в матрас на так и не заправленной кровати.

Я поправил одеяло, сел в кресло, включил какую-то болтливую чушь по телевизору и играл в геншин, мысленно стараясь не ругать себя за отдых. 

Всё, что мне было необходимо на самом деле — прогулки, отдых, много воздуха, отсутствие волнений, по временам разговоры с людьми, которые готовы были дослушивать до конца, по временам — одиночество. Ирония в том, что отдых и вселял в меня волнение. А поговорить я мог только с горничными, потому что не сильно стремился искать друзей в числе постояльцев. В то же время, приставать с болтовнёй к женщинам, которые просто хотят сделать свою работу и пойти домой — это тоже не совсем правильно. Так что я разговаривал с телевизором. 

Примерно как Шерлок, который пытался переспорить детективный сериал, я иногда вслух высказывал своё мерзкое фе в сторону всяких шоу.

Так и прошёл день: ни скучно, ни весело.

Чувствую ли я себя отдохнувшим? Наверное. Если бы не этот гнетущий сон, с которого начался мой день, я бы, наверное, чувствовал себя чуть лучше. Но за мной постоянно, неотступно тянулась навязчивая тревога. Временами она почти успокаивалась, а минутами, когда я находился среди людей, ощущалась так сильно, что к горлу поднимался крик. 

Но я молчал.

Даже во время обеда, когда спросили, какое блюдо мне предпочтительнее, я не сразу смог ответить. Хотя точно знал, что собираюсь выбрать. Просто открыть рот и произнести слова вслух показалось чем-то совершенно невыполнимым. Как будто существовал сигнал между намерением и действием. И он был потерян.

Женщина, которая предлагала мне еду на выбор, видимо решила, что я никак не могу решиться, поэтому начала перечислять достоинства одного и другого.

В итоге я просто показал пальцем на то, что хочу. 

Жутко неловко было, но, я почти уверен, что её это совершенно не смутило. Вряд ли я был самым странным из всех кто когда-либо проходил реабилитацию в этом санатории…

Потом я вернулся в номер и стал вслух читать Акутагаву просто для того, чтобы услышать свой голос. Мне показалось, что он дрожит, и я перестал.

Наверное, сегодня и правда буду спать на таблетках.

06.11., понедельник

#writers on tumblr #writers #писательский блог #личный дневник

[kiralightkun]

Я проспал завтрак сегодня.

Накануне вечером, ложась в постель с тяжелой головой и поминутно вздрагивая (стоило закрыть глаза, и мне мерещилось болезненное падение), я всё-таки забылся довольно скоро беспокойным, нервным сном. Но проснулся задолго до рассвета, совсем разбитый, обессиленный и раздраженный.

Сначала просто лежал, не снимая с глаз маски — слушал гул деревьев за окном и думал, что смогу заставить себя уснуть. Потом встал, выпил воды, кажется зашёл в ванную, чтобы умыться, вернулся обратно в постель. Рядом с кроватью, на тумбочке, лежала книга. Сначала я подумал почитать немного, но вдруг вспомнил, что для этого мне придётся надеть очки. И тогда я бы точно не смог заснуть после...

…Листал шортсы на Ютубе. Останавливался только на тех, где был асмр. Потом кто-то, кажется, написал мне сообщение, и я ответил…

Не помню, как в итоге заснул, но точно знаю, что уже было светло. Проспал ещё несколько часов; никто не разбудил меня.

Так я и опоздал на завтрак.

Не то чтобы я вообще туда собирался — с утра у меня обычно и не бывает аппетита, но там хотя бы можно спросить о кофе. Теперь предстояло искать его самостоятельно.

Я принял душ, наскоро просушил волосы полотенцем, надел тапочки и пошёл на первый этаж. Никого не смущал мой вид — большинство реабилитационных процедур здесь было связано с водой, так что я вполне походил на человека, который возвращался с пихтовых ванн или аквааэробики.

Помнилось, в подобных местах я обычно встречал только пенсионеров. Добродушные бабульки, завидев меня, спрашивали, чей это я такой и почему гуляю по коридорам в одиночку. Я был очень честным и говорливым, так что выкладывал им всё и сразу. (Эта дурацкая привычка осталась со мной и по сей день.) Сегодня же я чаще встречал ровесников. Честно говоря, чувствовал себя немного неловко из-за этого и старался идти торопливо, будто точно знал, куда иду.

В этом заключалась проблема. Я никогда не знаю, куда иду. У меня жуткие проблемы с ориентированием. Особенно с учётом того, что я постоянно о чём-то думаю — о текстах, над которыми работаю в данный момент; о текстах, к которым приложу руку только на следующей неделе; о новых идеях для текстов. (Достаю телефон, начинаю записывать и совершенно не слежу за дорогой.)

Но мне повезло сегодня. Кофе я нашёл по запаху в маленьком закутке прямо за стойкой регистрации. Там было красиво, правда жутко тесно. Стоило войти, и сразу же упирался в барную стойку, тянущуюся от одной стены до другой. По левую руку стояла огромная, почти с меня ростом, мусорная урна, а по правую — всего один круглый столик со стулом. Я сразу же задумался о том, как понесу кофе обратно в номер. Тем временем юноша за стойкой смотрел на меня так, будто я трачу его время. На нём были очки. Я всегда запоминаю людей в очках, но только это в них я и запоминаю.

Попросил сделать мне американо. Да, я знаю, что это чёрный ко��е. Да, я знаю, что в нём нет молока. Да, я знаю, что сиропы туда тоже не добавляют. Но почему-то бариста решил мне об этом напомнить. А потом, цокнув языком, спросил, нужно ли добавить сахар. Я отказался. И поинтересовался, что это за маленькие баночки у них на витрине.

Оказалось, это варенье из шишек. Бариста предупредил, что его обычно покупают в качестве сувенира, но на самом деле оно совсем не вкусное — горчит. Я попросил достать с витрины одну баночку. И, пока готовился кофе, сжевал оттуда шишку, подцепив её пластиковой вилкой. На самом деле горчило. Но мне понравилось.

Ещё одну шишку я съел уже в своём номере, запивая её чёрным-без-молока-и-сиропов американо.

Таким был мой завтрак сегодня.

Это меня взбодрило, но из-за недосыпа всё равно жутко зудели глаза, отчего казалось, что я по-прежнему сонный. Одолевали мелкие мысли, — мозг как будто шелушился ими. Я невольно подумал, что почти всегда после бессонных или тревожных ночей отдавался во власть именно маленьких мыслей, во власть деталей; они кружились над основным впечатлением, цеплялись за нюансы, выискивали сколы в действительности. Как будто пытались погрузить меня обратно в сон. И я никогда не мог с точностью сказать, о чём именно думал.

Были ли то думы о бледно проходящей жизни, или же признаки болезни с темной ясностью ночного отраженья, являлись передо мной; были ли это мысли о писательстве, о книге, или просто — скучная мысль о том, что бра над кроватью похож на матку, что хорошо бы прогуляться после обеда, — не знаю.

В какой-то момент я просто встал с кресла, взял свою карту и пошёл на массаж.

А после обеда действительно вышел на прогулку.

Я видел белку.

Вообще-то я часто вижу белок, когда гуляю по лесу у дома. А белки часто видят в лесу меня. Они выбегают на прогулочные дорожки, сходят с ума от собственной смелости, а потом, разворачиваясь, убегают обратно в чащу.

Здесь же, стоило выйти на улицу, какой-то мужчина — короткое твидовое пальто, федора и остроносые ботинки — окликнул меня и, указывая на двери санатория, откуда я только что вышел, предложил купить орешки для белок в лесу. Заманчиво на самом деле, но я вышел гулять без карточки, а мобильный интернет, с помощью которого я мог оплачивать покупки через телефон, кончился у меня ещё два дня назад. Я улыбнулся и сказал, что приму совет к сведению для будущих прогулок.

Так вот, я видел белку, потому что мне сказали, что я увижу белку.

Белка подбежала совсем близко, но сразу поняла, что я не собираюсь её кормить. И потеряла ко мне всякий интерес. Мелькнул её пушистый хвост среди сосновых ветвей, а потом скрылся из виду. Я, увлечённый этим хвостом, пошёл дальше.

Помнилось, одной из тропинок можно было выйти к озеру, но, сколько я не бродил, так и не смог его найти. Попадались вырубленные беседки, скамейки, даже спортивная площадка с тренажёрами и мягким покрытием. Но озера не было. Могло ли так быть, что я перепутал этот санаторий с каким-то другим? Вполне вероятно. В моей жизни их было много. Все они сливались в памяти одним большим сосновым бором, запахом хвои и шелестом ветра, царапающим щёки.

Дойдя до пропускного пункта, я с минуту стоял и смотрел на уходящую вдаль дорогу — ту самую, по которой я сюда приехал. Мне представлялось, как я дохожу до трассы а там, не зная, что делать, разворачиваюсь и иду обратно. За территорию заходить не запрещалось — это же в конце концов не тюрьма, но там не было указателей, не было прогулочных тропинок, не было фонарей… Возможно, там было озеро. Не знаю. Постояв у пропускного пункта ещё немного, я вернулся обратно.

День между тем зримо клонился к вечеру. Сумерки с каждой минутой надвигались все гуще и гуще, и на территории один за одним стали зажигаться белые фонари, разливавшие по асфальту тихий и ровный свет.

На свежем воздухе я чувствовал себя почти здоровым, но, как только очки затянула пелена от перепада температуры, мною опять овладели томительные ощущения болезни. Голова казалась большой, отяжелевшей и точно пустой. Каждый шаг отзывался в ней неприятным гулом. В пересохшем рту чувствовался прогорклый привкус, в глазах была тупая боль, как будто кто-то надавливал на них снаружи пальцами, а когда я переводил взгляд с предмета на предмет, то вместе с этим по полу, по проходящим мимо людям и по стенам двигались два больших тёмных пятна.

Почти не видя ничего перед собой, я добрался до кровати и проспал ещё и ужин.

05.11, воскресенье.

#writers on tumblr #writers #писательский блог #личный дневник

[kiralightkun]

Стояло пасмурное ноябрьское утро.

Прошло уже несколько дней с тех пор, как улицы занесло снегом. Я стоял у окна с чашкой кофе. Грустно и скучно было смотреть на почерневшие крыши и стены зданий, на голые сучья дерев, на слякоть и грязные сугробы снега, на лужи мутной воды, на серое небо, на туман сырого воздуха, на снег и дождь, то вместе, то попеременно падавшие из потемневших низких облаков.

При всей своей непомерной любви к осени я всегда терпеть не мог ноябрь.

Ужасное, промозглое межсезонье — затянувшаяся панихида между хэллоуино�� и новогодними праздниками. В ноябре, и я почти наверняка уверен, что виной тому бесконечная серость, у меня обостряется меланхолия. Иногда настолько сильно, что это доходит до депрессивных эпизодов. И тогда я не встаю с кровати до тех пор, пока не услышу доносящиеся вдали перезвоны рождественских мотивов. (Они напоминают мне, что пришло время закупаться подарками.)

В это утро я был почти на грани.

Ночь выдалась беспокойная, бессонная. Теперь же не хотелось ничего делать, ни о чём думать. Я безучастно смотрел, как перемигивались автомобили на светофоре и старался не останавливаться на мысли, что скоро меня ждёт долгая и утомительная поездка.

Голова болела с самого пробуждения. Обычно кофе помогал мне это исправить, но сегодня — сегодня всё должно было быть плохо, потому что такой уж выдался день. Я не выспался, не снял турку с плиты вовремя, не позаботился о том, чтобы оставить на завтрак хоть что-то сладкое…

Ничего другого я съесть не мог. В машине меня обязательно укачало бы, а на полный желудок ещё и стошнило. И всё же голодным путешествовать тоже не стоило. Всё, чего мне не хватало в это утро — пары конфет или тоста с инжирным вареньем. Но о них я мог только воображать, попивая без интереса чашку чёрного кофе.

В комнате Император возился с вещами. Под этим я имею в виду, что он взял рюкзак и из гостиной и переместил его в прихожую, поставив на узкий комод у входной двери. Больше никаких вещей не было — все мои необходимые пожитки уместились в этом рюкзаке. Обычно я беру с собой только самое необходимое, а прочие мелочи предпочитаю покупать уже на месте. Как-то так вышло, что среди вещей крайней необходимости оказался томик Акутагавы, который я дочитал пару дней назад, и плюшевая игрушка.

Вряд ли я смог бы объяснить эту надобность тащить их с собой, так что даже не старался пытаться. Просто сунул в рюкзак, и всё. По привычке, может быть.

Кофе в чашке как раз расплылся гущей по дну, когда меня поторопили.

Удивительно, но на улице оказалось не холодно. Очень кстати, ведь я, так и не удосужившись купить маленькие наушники, продолжал разгуливать без шапки. Пообещал себе, что по возвращении точно посоветуюсь с сестрой и куплю что-нибудь, а потом, сев в машину, тут же об этом забыл.

Заиграла музыка. Это была песня Бритни Спирс «Toxic». В детстве меня очень пугала эта песня, а точнее обстоятельства, в которых я её слышал. Так что я сразу об этом вспомнил. (Она начинала играть каждый раз, когда дедушка заводил машину. Я всегда сидел внутри, в абсолютной темноте, потому что машина стояла в гараже. Сначала мы отпирали маленькую дверь, заходили внутрь. Дедушка разрешал мне сидеть в машине, пока возился с воротами. И всё, что я помню — мрачная, холодная темень, скрип железа и эта дурацкая песня.)

Помнится, я сказал Императору, что его музыкальные предпочтения в это утро далеко не радостны, а день-то т так паршивый, как ни посмотри. Он предложил включить мою музыку взамен. Иронично, но первой песней в плейлисте была «God help the outcast» из мюзикла по собору парижской Богоматери.

«Очень радостно». — посмеялся надо мной Император.

Но песня осталась.

Утро продолжило быть серым, неприятным, с холодным пасмурным небом и пронизывающим ветром, наметавшим кое-где сугробы сухого снега и свистевшим в обнаженных придорожных кустах и деревьях. Мы ехали около получаса и уже устали от холода, пустынного ветра и пестрого мелькания снежных пятен.

А потом пейзаж вдруг переменился. Чем дальше мы отъезжали от города, тем меньше снега видели. В какой-то момент по обе стороны от дороги оказались только жёлтые, высохшие поля. На горизонте среди облетевших, торчащих голыми сучьями осин и берез густо зеленели ели и сосны. Казалось, я снова увидел ту осень, которая была мне больше по душе. Не сказать, что настроение сразу улучшилось. Голова продолжала болеть, да и радоваться особо было нечему. Но хотя бы смотреть в окна стало интереснее.

Мы разговорились. В осном говорил я, конечно. На нервной почве (а такие поездки — это всегда про нервы) я стал вспоминать, каким было то место, куда мы направлялись, почти двадцать лет назад. Разумеется, оно не осталось таким, как я запомнил, но предаться воспоминаниям всё равно казалось мне делом занимательным. В памяти навсегда сохранились гигантские шахматные фигуры в фойе, мягкие ковры в коридорах, высокие потолки и запах антисептика преследовавший на каждом этаже. А ещё сладкий чай с сиропом шиповника — это, наверное, самое лучшее из того, что я запомнил. (Самое худшее же — мальчик, который увязывался за мной две недели кряду и всё норовил затащить в тёмное место, чтобы поцеловать. Мне было около одиннадцати, а он, кажется, на год старше. Я — слишком умный, чтобы вестись, но слишком скучающий, чтобы не подыгрывать до определенной черты. Он — слишком наивный и верящий в то, что я просто стесняюсь.)

Когда я рассказал об этом воспоминании Императору, он сделал «фе». Всегда делал «фе» в таких случаях. Я потрепал его по волосам и снова уставился в окно.

В этот момент мы проехали мимо дохлой собаки. Её растерзанную смертью тушку клевала большая ворона. Всего секунда, но я заметил и эту собаку, и эту ворону. Мне тогда подумалось, что я обязательно напишу об этом сегодня. И всё думал, должно ли увиденное натолкнуть меня на какие-то изощрённые размышления, коль уж я мечу в писатели. Но нет. Это была просто дохлая собака на обочине дороге.

Не более, чем пару минут спустя мы проехали кладбище.

Я переключил песню. Но помню, что именно там было, но захотелось переключить.

Когда поля сменились лесом, я понял, что мы уже близко. Дорога теперь шла опушкою; среди частого кустарника, подобно огромным седым привидениям, угрюмо возвышались сосны и ветвистые ели; на их синеватых вершинах играли бледные солнечные лучи, и длинные тени, устилая всю дорогу, простирались далеко вперёд.

Стало тихо. Машины здесь почти не проезжали, и даже визуально, среди однообразных толстых стволов, не было ничего, кроме оглушительной тишины. Только теперь, впервые за всё утро, я вспомнил, что цель моей поездки в первую очередь — это отдых. Не нужно было задумываться о готовке еды, об уборке комнаты или ещё, о чём бы то ни было. Я мог гулять по такому лесу хоть целый день или, не выходя из комнаты, заниматься писательством.

Наконец из-за деревьев блеснули стеклянные здания — приехали. Охранник на пропускном пункте посмотрел на нас с недоверием, но всё же поднял шлагбаум и пропустил на территорию. Мы проехали дальше и остановились у главного корпуса. Огромная табличка у дверей гласила: «Центр восстановительной медицины и реабилитации».

И я почему-то почувствовал себя как в тот день, когда добровольно сдался в психоневрологический диспансер на недельку. Я был преисполнен решимости ровно до тех пор, пока не щёлкнула печать прямо поверх моей больничной истории. Потом сразу же захотелось домой.

Вот и тогда, выходя из машины, и слыша, как от захлопнутой двери расползается по пустой территории эхо, я уже хотел предложить поехать обратно.

В сосновом лесу, окружавшем здания, было торжественно, как в храме. Тёплый, густой запах смолы наполнял воздух, под ногами тихо шелестел сухой асфальт. Впереди, позади, с боков — всюду стояли синеватые сосны, и лишь кое-где у корней пробивалась какая-то бледная зелень. В тишине и молчании двое людей медленно бродили по пешеходным тропинкам, сворачивая то вправо, то влево — то теряясь из виду, то возвращаясь обратно.

Император посмотрел на меня долгим и понимающим взглядом.

— Теперь ты их головная боль. — сказал он и улыбнулся.

Почему-то я засмеялся. Это как будто был истерический смех, но я сразу же почувствовал себя спокойнее.

04.11., суббота

#writers on tumblr #writers #писательский блог #личный дневник

[kiralightkun]

Стояла середина осени. Признаться честно, я понял это только сейчас, когда сел писать. А если быть совсем откровенным, середина осени назначена только на завтра. Так или иначе, тёплые дни уже неделю как сменились промозглым холодом. Вечера потемнели, полились дожди, ночами завывали особенно тоскливые ветра. На небе без конца висели тучи. И, хотя дожди никогда не были особенно проливными, казалось (и кажется до сих пор), что вот-вот разразится затяжная буря.

Я люблю осень, хотя, наверное, из сказанного выше может показаться иначе. Но нет. Осенью я ощущаю особенный душевный подъём, да и серость будней нисколько меня не тяготит. Осенью всегда появляется желание вести дневники. (Потом пропадает. Кажется, это всегда происходит ближе к Рождеству. Так уж заведено.) Мне, однако, совершенно нечего сказать, когда я открываю тетрадь и задаюсь вопросом: «Что же сегодня произошло?»

Что-то же непременно происходило.

Просто я опять был слишком задумчив и всё пропустил.

Вот, например, сегодня. Возвращаясь на такси с сеанса массажа, я чувствовал, что ещё немного — и отключусь. Горели плечи после того, как целый час кряду мне их наминала женщина с неведомой силой в руках и непомерной скромностью. (Мне пришлось долго уговаривать её взять чаевые.) Я был расслаблен, хотел спать, и, мне повезло, таксист не был охотлив на разговоры. В машине у него пахло отдушками — приятный, но немного навязчивый запах, с учётом того, что до дома я добирался почти час. Похоже было на какой-то парфюм, и я как будто бы им даже однажды пользовался. Увы, после ковида я плохо различаю запахи. Для меня они теперь как далёкие воспоминания, то всплывающие — яркие кофейные ноты, кисловатые цитрусы, имбирь, от которого чихать, — то медленно опускающиеся на дно. Почти всё теперь пахнет пылью.

Но я отвлёкся.

Играла джазовая музыка. Тихая, монотонная, без слов. Одна мелодия сменяла другую, и я едва мог сказать где проходила грань между треками. Не замечаемые мною в любое другое время года за окном мелькали деревья. Золотом и багрянцем были покрыты увядающие листья, и всё казалось ярким, пёстрым, почти радостным на фоне мокрого асфальта и низко висящих туч. Только осенью мне нравится место, где я живу.

Наверное об этом я и думал тогда, сидя на заднем сидении такси: о том, что мне нравится жить. Хотя новый дом я присмотрел себе уже давно, мне вдруг подумалось, что хорошо было бы жить у озера. (Недалеко от клиники, где мне разминали плечи, есть небольшое озеро. Я пришёл чуть раньше назначенного и бродил вдоль воды. Там плавали пёстрые утки, шуршали камыши, а вода была тёмной, совсем непрозрачной.) Мне бы хотелось просыпаться по утрам и видеть из окна уток и тёмную воду. Вокруг озера стояли скамейки, и на одной из них расположился пожилой мужчина с тростью и шляпой-федорой на лысеющей голове. Я тогда подумал, что это похоже на сцену из фильма: ты подсаживается к нему на скамейке, вы долго молчите, а потом он вдруг произносит какую-то судьбоносную фразу. «Что?» — переспрашивает ты и поворачивая голову в сторону мужчины в шляпе-федоре, понимаешь, что рядом с тобой на скамейке уже никого нет. Мне, правда, не нужны судьбоносные фразы от незнакомых людей, но я готов быть человеком с тростью. Да и шляпа у меня уже есть.

Разве не достойный повод поселиться у озера?

Об этом я думал, пока машина стояла в пробке на мосту. И, наверное я задремал, хотя, как мне казалось, глаза мои всё время были открыты. Водитель вдруг сделал музыку тише, и я почти уже не различал джазовых звучаний. Всё, что я слышал — гул проезжающих автомобилей, шорох руля, когда по нему скользили руки таксиста. А ещё временами размеренно тикали поворотники.

И тогда мне вспомнился тот единственный раз, когда я смог заснуть в машине. Хотя, наверное, в тот раз это была игра в поддавки, потому что в машину меня засунули уже спящим. Я едва отошёл от наркоза тогда. Хотя я помню, как меня поднимали с кушетки, как теплое солнце коснулось лица, когда вынесли из больницы на улицу... Я тогда лишь делал вид, что сплю. Мне нравилось, что меня несли. Потом меня положили на задние сидения, и я заснул по-настоящему. Помню, голова кружилась на поворотах — я просыпался и снова засыпал. Мне было лет десять, наверное. Меня одели в красновато-коричневое платье. В нём я и лежал на операционном столе, считая от десяти до единицы.

Абсурдная ситуация, как-нибудь я вам её расскажу.

Сидя в машине сегодня, я не думал о том, что произошло. Я вспоминал, как меня несли из больницы в машину, а потом из машины домой. Просыпаясь на своём виридиановом диване, я делал вид, что не понимаю, как так произошло: засыпал-то я в больнице. Тогда мне казалось это забавным.

Сегодня мою дремоту прервал голос водителя. Он разбудил меня почти деликатно, правда. Говорил так тихо и уточнил, нормально ли что он остановился на парковке. (Подъезды находятся с другой стороны). Я кивнул, зевая. Поблагодарил его, оплатил поездку и сонно выбрался из машины.

Медленно шагая по парковке, я вдруг понял, что уже и не помню, как выглядел таксист. И даже не могу сказать, какого цвета была его машина. Свежий воздух и задувающий со стороны проезжей части ветер выветрил из моей головы запах отдушек, а джазовые мелодии сменились противным перезвоном домофона.

Всё, о чём я думал: мне надо начистить воском ботинки потеплее.

14.10., суббота

#writers on tumblr #писательский блог #личный дневник

[kiralightkun]

Ночь уже накрыла Инадзуму, когда Куникудзуши торопливо сбежал по ступяням своей башни. Удовлетворив свою необходимость выговориться, он, однако, не получил главного – ответа. И теперь направлялся к той, кто хотя бы была говорлива.

Пристально всматриваясь в горизонт своими пурпурными и проницательными глазами, которые были зорче человеческих, он заметил очертания храма Наруками, стоящего на самой вершине горы Ёго. Пышные сакуры окружали его со всех сторон, и тянулись к небу элементальные следы, напоминающие, что на горе нашли пристанище ёкаи. Очертания храма всегда имели необычный вид, но в ту ночь особенно: чувствовалось там какое-то движение; линия крыши, черневшая под белизной полной луны, не была прямой и неподвижной, как крыши домов Инадзумы, но колыхалась, подобно речной зыби или головам движущейся толпы.

Это показалось странным. Куникудзуши остановился, прищурился. Казалось движение шло вниз по горе, к самому подножию, где простирались владения Камисато. Вспыхивали то здесь, то там синеватые огоньки, как искры, высекаемые из камня. И тут же гасли. Некоторое время движение это происходило по единственной тропе, затем постепенно оно схлынуло, словно скрылось в самой горе, и линия крыши вновь сделалась прямой и неподвижной.

Вероятно, то была ночь, когда госпожа Гудзи позволяла бесам разгуливать на своей территории.

© hellfire

#writers #writers on tumblr #писательский блог #genshin impact #геншин импакт #kazuscara #казускара #kazuha #scaramouche

[kiralightkun]

Хеллоуин праздновался в школе впервые. Хотя, вернее сказать, это был первый раз, когда ему позволили покинуть пределы кабинета английского и стать чем-то большим, чем сорок минут тематического урока. Для каждого Хеллоуин был своим: для младшеклассников это конкурсы, сладости и возможность нарядиться в костюм; для кучки девятиклассниц — малая власть, позволившая им украшать коридоры по собственному усмотрению (стоило отдать должное: припорошённые ненастоящей паутиной и светящимися в темноте призраками, облезлые стены стали выглядеть как часть декорации); для старшеклассников это был повод собраться за городом и отдохнуть.

Кира не относил себя ни в одну категорию. Для него Хеллоуин существовал только в воспоминаниях о детстве, в запахе тыквенного пирога и шоколадных конфет, которые ему втихаря подкладывали перед сном — настолько фантастическое счастье, что в реальность подобного всё сложнее верилось каждую осень.

© Бог Справедливости лжёт

#writers on tumblr #writers #писательский блог #literature #литература #dark academia

[kiralightkun]

Казуха быстро стянул с себя шарф и так же быстро, не дав ни мгновения сообразить, что происходит, накинул его на плечи Куникудзуши. В следующее мгновение произошло нечто совершенно неожиданное.

Одного шага хватило, чтобы Казуха приблизился почти вплотную. Алые глаза смотрели лукаво из-под белёсых ресниц, тонкие губы слегка приоткрыты, так что, тёплое дыхание, вырывающееся изо рта, обжигало Куникудзуши лицо. Из-под шапки торчали кончики светлых волос, которые Казуха обрезал в прошлом году, и их длины до сих пор не хватало, чтобы собрать хвостик. О, как Куникудзуши страдал, скучая по этому хвостику, всегда немного сдвинутому на бок. Но как же ему хотелось потрогать короткие волосы, растрёпанные в разные стороны. Он запускал в них пальцы при каждом удобном случае, а потом слушал, как Казуха ворчит, потому что ему никогда это не нравилось. Но это было забавно. И слишком заманчиво, чтобы упускать возможность.

Странно – белые волосы, которые Куникудзуши видел перед собой почти каждый день уже ни один год и даже имел возможность потрогать, не вызывали никаких сомнений в своей реальности – и в то же время продолжали казаться чем-то ненастоящим. В эту секунду ощущение ирреальности только усилилось. Несмотря на ощутимую близость, Казуха казался чем-то далёким Бледный, немного смущённый Куникудзуши смотрел на друга прямо, хотя зрительный контакт давался ему с трудом. Он прислушивался к тёплому дыханию, и ему чудилось, что это – дыхание призрака.

Он ожидал всего, только не этого. Куникудзуши не понимал такой внезапной близости, и, весь проникнутый ею, почему-то почувствовал себя побеждённым. Была ли это игра? И какие тогда в ней правила? Прежде чем зажмуриться от неожиданности, Куникудзуши почувствовал прикосновение пальцев к своей щеке, а потом, похожий на укус, ощутил на губах поцелуй.

Сколько это длилось? Секунду? Вечность? Всего мгновение нужно, чтобы заметить на небе хвост летящей кометы, но и всей жизни не хватит, чтобы узреть воочию взрыв далёкой звезды. Внутри Куникудзуши – так ему казалось – зажглись и умерли сотни галактик, а потом он дёрнулся и отшатнулся назад.

Он задыхался; беспокойно трепетало в груди хрупкое сердце, приливала к щекам кровь. Куникудзуши коснулся губ кончиками пальцев, но не ощутил на них той мимолётной тёплой влаги, которую почувствовал в момент поцелуя. Он посмотрел на Казуху: тот стоял в стороне, напуганный, непонимающий, чуть втянувший голову в плечи.

— Что? – спросил он. – Тебе шарф мой не нравится?

© winnable game

#writers on tumblr #writers #genshin impact #геншин импакт #kazuscara #казускара #kazuha #scaramouche

[kiralightkun]

С наступлением осени Инадзума преображалась. Вода в прудах становилась тёмной, тяжелела. На клумбах ранние цветы сменялись более поздними. С деревьев кое-где срывались рано пожелтевши листья, и падали на землю, мелькая, как золото, на фоне тёмных улиц. Поля тоже желтели, и торговые повозки на горизонте, казалось, проходили гораздо ближе, нежели летом.

Всё это Казуха знал по воспоминаниям, и последнее время только они и позволяли ему мечтательно прогуливаться по родным местам. Он оставил Инадзуму как раз осенью. Клёны близ его родового дома в тот год пылали жаром, алели на фоне пунцового неба и впервые в жизни тогда показались скорее угрожающими, чем по-домашнему уютными.

С раннего детства и до последнего дня Казуха мог часы проводить под сенью кленовых деревьев. Он блуждал взглядом по тёмным ветвям, ощущал прелесть запаха сухой листвы, который всегда вдыхал полной грудью.

Почему он любил клёны? Может быть, потому что чувствовал их бесконечное обаяние? На самом деле, ему нее нравилось это объяснение. Только уже не один год, каждый раз, когда он вспоминал о клёнах, у него возникало такое непередаваемое чувство покоя и умиротворения, что даже слёзы застывали в глазах. У него возникало ощущение, что он уходит от того мира, в котором живёт, и входит в страну мечты и воспоминаний. Может, Казуха любил клёны из-за душевного трепета, который они вызывали.

Проведя два года в странствиях, Казуха наконец решил вернуться – не надолго, лишь на время осени. Он старался держаться подальше от столицы и нашёл приют на побережье острова Ясинори, где шелестели деревья и тихо журчала между камнями вода в тонких ручейках. С каждым днём всё быстрее темнели вечера, более и более обнажались пейзажи, менялись ветра, заунывно постанывая на промозглых закатах. Всё мрачнее и тише становился спутник Казухи, тенью последовавший за ним в земли, где им обоим уже не было места.

— Тебе не обязательно ходить за мной всюду. – сказал тогда Казуха, стоя на самом краю причала Ли Юэ. – Наши пути могут разойтись здесь и, кто знает, может пересекутся где-нибудь снова.

В ответ он услышал тихий, едва уловимый, но такой раздражительный звон колокольчика.

— Не тебе решать, куда мне ходить, а куда нет.

© a maple leaf

#writers on tumblr #writers #genshin impact #kazuscara #геншин импакт #казускара #kazuha #scaramouche

[kiralightkun]

«…У него было сияющее лицо, как если бы луч утреннего солнца упал на тонкий лёд. Он смеялся надо мной своими пронзительными синими глазами. Он выскользнул из кофейни точно так же, как и проник сюда — незримо и бесшумно. Кем он был? Провидением? Странником? Существовал ли он на самом деле? Быть может, я, объятый надеждой найти вдохновение в смене обстановки, обнаружил его не в солнечных бликах на светлых стенах моей любимой кофейни. Я всматривался в лица окружающих людей, тогда как всё это время стоило обращать внимание на следующие за ними тени».

© убитых словом добивают молчанием.

#writers on tumblr #writers #genshin impact #геншин импакт #казускара #kazuscara #kazuha #scaramouche #ficbook #фикбук

[kiralightkun]

я: /смотрю сериал/

я: мне осталось совсем немного написать в новой главе, а дедлайн только девятого. успею.

я: /смотрю сериал, но тревожно/

#writers on tumblr #writers #писательский блог